Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания - стр. 74

На этом обыкновенно заканчивали говенье, в субботу утром уже не ходили в церковь. В пятницу вечером после церкви я обыкновенно помогала матери делать пасху: растирала масло добела, смешивала желтки с сахаром, ваниль – с сахарной пудрой, строгала миндаль. В субботу днем красила с отцом яйца. С этого года меня стали брать в церковь к заутрене. К заутрене ходили отец, Мария Павловна и я; мать не ходила в церковь, а домработницы (их теперь было у нас две – кухарка и горничная, так как такая большая квартира требовала много времени на ее уборку) оставались готовить праздничный стол для разговения, в церковь они шли к ранней обедне, когда мы возвращались.

Церковь была полна, когда мы приходили в начале двенадцатого, там было очень душно, мы стояли обыкновенно на площадке перед церковью, которая тоже наполнялась празднично одетым народом. Отец был в сюртуке и белом галстуке, я надевала сшитое к причастию платье, Мария Петровна тоже была нарядная. Все стояли со свечами, из церкви слышались возгласы священника и пение певчих, на площадке царила торжественная тишина. Наконец, минут за десять до двенадцати выходил из церкви крестный ход: шли священники, диаконы, певчие за ним несли хоругви, шел народ, все со свечами, на площадке становилось свободнее; мы не ходили с крестным ходом. Я с волнением ждала того момента, когда покажется возвращающийся крестный ход и все ближе и ближе слышно будет ликующее пение пасхального тропаря «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Закрытые в церковь двери открываются, священник останавливается около них и обращается к присутствующим: «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе», – хором отвечают ему.

Шествие направляется в церковь, а на площадке начинают христосоваться. Из церкви доносится несмолкаемое пение торжественных и ликующих пасхальных напевов, на душе так хорошо и так радостно, испытываешь особенное, незабываемое чувство.

Служба кончается, одеваемся и идем домой, где нас ждет празднично одетая мать, приходят Тищенко, садимся за стол, все веселы, все довольны. За окнами темная безлунная пасхальная ночь, отчетливо видны пылающие факелы по углам крыши Исаакиевского собора. Так свежи, так искренни были переживаемые чувства, но прошло немного времени, и молодой пытливый ум своим беспощадным анализом навсегда разрушил детскую веру. Очарование Страстной недели и пасхальной ночи осталось в памяти светлым видением прошлого.

Вскоре после Пасхи, как всегда, начались экзамены, прошли, как всегда, хорошо, перешли в четвертый класс. Таня уехала в Павловское, Коновалова – в Забаву, мы стали собираться в Безо. Как-то раз после обеда, за чаем, отец рассказал нам, что этой весной окончил Высшие женские курсы его курс, и среди выпускниц есть одна очень способная девушка – Мария Маркеловна Домброва, которую он устроил на работу в лабораторию Министерства финансов к Михаилу Григорьевичу Кучерову[174]. Лето ей придется проводить в городе, квартира у нас в саду, Марии Павловне одной скучно, так вот он хочет предложить Мария Маркеловне пожить летом у нас. Никто не сделал никаких возражений, в глубине души мне это показалось немного странным, но я не обратила на это сообщение никакого внимания. Через несколько дней Мария Маркеловна пришла к нам знакомиться. Это была среднего роста девушка с гладко причесанными волосами, с заколотой сзади косой, в юбке и скромной кофточке с белым воротником. Она поблагодарила за приглашение, выпила чашку чая, договорилась с Марией Павловной о дне переезда и ушла. Вскоре мы уехали в Безо, а Мария Маркеловна поселилась у нас с Марией Павловной. Кроме них в комнате для домработницы ночевал Василий Ломакин, карауливший лабораторию и квартиру. После работы Мария Маркеловна обедала дома вместе с Марией Павловной, а потом шла в лабораторию к Алексею Евграфовичу продолжать свою научную работу. Летом в лабораториях всегда кто-нибудь работал. В этом году там работал Владимир Андреевич Мокиевский