Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания - стр. 111
Последние два года пребывания на курсах Мария Маркеловна жила на Васильевском острове и снимала одна комнату у Екатерины Алексеевны. Екатерина Алексеевна была вдовой с тремя детьми, причем старший ее сын был болен костным туберкулезом; она сдавала комнаты, шила – в общем, билась как рыба об лед. Она очень привязалась к Марии Маркеловне, относилась к ней по-матерински и при всех своих скудных средствах старалась, чем могла, угостить Марию Маркеловну. Между дверями на лестнице у домовитой Екатерины Алексеевны каждый год стояла кадка с моченой брусникой, Марии Маркеловне разрешалось брать оттуда когда угодно. Длительная напряженная работа в лаборатории утомляла Марию Маркеловну, время от времени она устраивала в ней перерыв: оставалась дома и целый день лежала. В такие дни она брала кусок ситного[217], шла к кадке и накладывала моченую бруснику на ситный, получалось замечательное лакомство.
Когда Мария Маркеловна стала прилично зарабатывать, она навещала Екатерину Алексеевну и приносила гостиницы ей и детям.
Весной 1903 года Мария Маркеловна окончила курсы и постепенно вошла в нашу жизнь.
Итак, гимназия окончена, у каждой из девочек, еще недавно сидевших рядом за школьными партами, начинается своя жизнь, появляются свои интересы, свои новые обязанности. Некоторые выходят замуж, другие идут работать, третьи поступают в вузы, четвертые просто живут дома. Раньше всех вышла замуж Эльза Штейман, она даже не осталась учиться в восьмом классе. Свадьба ее была невеселая, она выходила замуж не по любви – у родителей ее пошатнулись дела, и они выдали ее замуж за нужного состоятельного человека. Они были реформаторского вероисповедания, я была на свадьбе в числе приглашенных девочек. Реформаторское, или, иначе, кальвинистское, вероисповедание было наиболее пуританским, так сказать, направлением протестанства. Внутренность их церкви и обрядность богослужения были наиболее скупыми, лишенными всякой красочности, и мне очень не понравились, я бывала в лютеранских кирхах, на конфирмациях, там все-таки было лучше. Больше всего мне понравилось, когда я была на конфирмации (первом причастии) Альмы. В Безо не было ни русской, ни эстонской церкви, ближайшая кирха была в Каспервине – деревне, расположенной на одной из оконечности бухты, в глубине которой находилось Безо.
Ехали мы туда на телеге, был хороший солнечный день. Построенная в готическом стиле небольшая деревянная церковь была вся в зелени, внутри все было убрано цветами, светло и уютно. А здесь полумрак, темные голые стены, бедная Эльза, всегда такая веселая, добродушная, совсем еще девочка, а теперь стоящая с поникшей головой рядом с немолодым уже, противным немцем – все это оставляло самое неприятное впечатление.
Из немецкой части нашего класса в высшее учебное заведение поступила одна Хела Ленц: она подала заявление в Медицинский институт, или, как тогда он назывался, Высшие женские медицинские курсы. Вместе со мной на физико-математический факультет ВЖК поступили Ирина Старынкевич и Лиза Шевырева. я подала заявление на группу химии и биологии, так же как и Ирина, Лиза – на группу математики. Ада Старынкевич не пошла учиться в восьмой класс, а сразу поступила на физико-математический факультет на группу математики, у нее действительно были исключительные математические способности. Липа поступила на историко-филологический факультет, Лена Диксон до самого конца постоянно обращалась ко мне за помощью. В восьмом классе у нее была специальность «русский язык», ей нужно было в конце года представить большое зачетное сочинение. Она раза два приходила ко мне домой, и мы с ней обсуждали план и писали это сочинение. Ее устроили на работу в гимназию.