Фатум. Том второй. Кровь на шпорах - стр. 32
− Я знал, что ты жаден и глуп, мерзавец,− дон подошел к нему вплотную,− но что настолько, право, не ожидал. И это благодарность нам за твое спасение?
− Я… ничего… я ничего не знаю,− старик едва ворочал языком. Затравленный взгляд скакал с одного на другого.
Лица испанцев окаменели, и наступила тишина.
Желтая луна зависла над ними золотым кастельяно на нитке, и слышно было, как где-то на равнине затянула перекличку тоскливая волчья песня.
− Значит, ты ничего не знаешь?.. И о капитане Луисе тоже? − Фернандо отбросил саблю.
− Капитан Луис? Вы сказали, сеньор, капитан Луис де Аргуэлло? Нет! Первый раз слышу!
− Позвольте, дон, я пощупаю эту грушу,− усы старшего Гонсалеса хищно дрогнули.− Это моя работа.− Толстяк нервно засучил ногами и застонал. Увидев своего палача, он едва не задохнулся:
− О, да… Это не совсем правда, он мой будущий зять… жених моей дочки… Да к чему эти вопросы? Вы же и так всё знаете…
− Ну, гнида! Ты для него разбрасывал соль?! − жилет затрещал под руками Фернандо. Муньос вспомнил «заботливое» напутствие капитана: «Твое молчание − твоя жизнь», но тут же забыл о нем, парализованный яростью Гонсалеса.
− Не прикасайтесь ко мне, я… я… Клянусь всеми святыми, я не врал вам, я только обманывал…
− Что?! − прорычал Фернандо.− Да я вспорю сейчас твое брюхо и накормлю твоими же потрохами!
Антонио чувствовал, что теряет сознание. Всякое присутствие духа вылетело вон. «Господи! Я уж тысячу раз проклял себя, что подписался под предложением Луиса… Черт с этими реалами! Лучше б я жил, как жил».
Когда пальцы Фернандо коснулись его потной шеи, он пролепетал срывающимся голосом:
− Я скажу… я скажу всё, что знаю.
Присевший рядом Алонсо потер руки.
− Меня заставил капитан Луис. Это он, клянусь Небом, я не хотел, я сопротивлялся… Но он пригрозил, что вздернет меня и отдаст дочь на растерзание своим солдатам, если я откажусь.− Лицо трактирщика пылало красными кляксами. Лоб покрылся клейким потом и был изборожден морщинами страдания.
Что это походило на правду, майор не сомневался: капитан мог так сказать и мог сдержать свое слово. Початок кусал и облизывал пересохшие губы. Они были белы, как мел.
− Что вы задумали?.. − глаза его стреляли вопросами.
Испанцы сурово молчали, лицо Антонио вдруг скомкалось, как лист бумаги, задергалось, стало бесформенным, серым и жалким. Дыхание будто остановилось. Мясистые губы поджались валиком, образовав тонкую кривую щелочку на трясущемся лице.
− Не убивайте, не убивайте,− скулил он и плакал. И плач сей становился все сильнее и громче, переходя в рыдания, похожие на жалобный вой старого пса.
− Позвольте, дон, я сверну ему голову. Он предал нас! − Алонсо сгорал от злости.
− Остыньте! − майор повелительно поднял перчатку. Ему вдруг стало жаль старика. Склонившись к нему, он взял его за дрожащее плечо:
− Поклянись, что ты сказал нам всё, что знаешь.
Перепуганный, но обрадованный наметившейся переменой, Початок утерся рукавом, тяжело поднялся и, откинув сиденье на козлах, достал из вместительного багажника металлическую сеть.
− Вот! − он торопливо опустил ее к ногам молчавших испанцев и рассказал всё о замысле капитана.
− Значит, мы должны быть по твоей милости мясом для этой твари! − Алонсо и Фернандо, казалось, стали еще выше.
Муньос, не раздумывая, шмыгнул под защиту Диего де Уэльвы.