Фатум. Том второй. Кровь на шпорах - стр. 28
Пыльная дорога, казалось, обратилась в расползающуюся по обочинам стальную лаву. Кирасы, штыки, оружие,−всё горело, двигалось и искрилось на солнце. Бело-зеленые пуфы − отличительный знак полка − колыхались над дружными и, похоже, повеселевшими солдатскими рядами.
Вознице было приказано повернуть четверку лошадей, съехать на уходящий к юго-западу сверток. Дорога же роялистов уходила круто на север.
Братья Гонсалес пособили Муньосу управиться с упрямившимися животными, когда по солдатским рядам прокатился ропот.
Сам сеньор Бертран в окружении свиты изволил проститься с мадридским гонцом. На полковнике алел богато расшитый бархатный плащ, из-под каски с белым развевающимся плюмажем смотрели проницательные глаза, искрились золотыми косами аксельбанты.
− Был рад услужить, майор! − Бертран бросил к виску белую крагу. Вороной чистейших кровей плясал под полковником.− Надеюсь, не в последний раз видимся! Прошу, не откажите,− он щелкнул пальцами.
Славный адъютант, как будто только и ждал, подлетел стремглав с ореховой шкатулкой.
− В залог непременной встречи − примите мою Библию.
Глаза де Уэльвы вспыхнули благодарностью. Прежде чем взять подарок, он вынул из подсумка свою табакерку, резанную из слоновой кости.
− А это вам, полковник. Главное, мы делаем общее дело. Благодарю за помощь.
Бертран кивнул головой, играя глазами и табакеркой.
− Честь имею, майор. Меня ждут. Прощайте!
Звеня шпорами, свита развернула храпевших коней и весело унеслась.
Глава 17
Антонио было не узнать, он точно воды в рот набрал, сразу вдруг стал меньше и незаметнее. Отъехав с четверть лиги, он с горьким сожалением оглянулся на курящиеся дымки солдатских костров, где всегда можно было найти радушный приют и не только поглазеть на закопченный котел, в котором ароматно булькали крупа и мясо… Муньос любил полакомиться за чужой счет и очень сожалел о потерянной дармовой кормушке, но пуще о том, что спокойная жизнь его кончилась. Впереди за Саламанкой −если эта пресидия еще не была спалена −лежала огромная, нехоженая страна краснокожих, пересечь кою им было суждено малым числом и долгим временем.
Смелость и жажда приключений Початка таяли по мере того, как они всё глубже и глубже забирались в неведомую даль. Дурные предчувствия жужжали вокруг него, как пчелы около улья… Он даже взмок от волнения, непрерывно вытирая лицо.
К вечеру Антонио передумал столько, что голова шла кругом, а сердце готово было вот-вот выскочить из груди: он боялся индейцев, суровых слуг майора и его самого. Он видел, как Алонсо, Фернандо, да и Мигель подозрительно смотрят на него, будто уже знают что-то и говорят:
«Глаз да глаз нужен за этим сукиным сыном. Похоже, он что-то задумал…»
Страшился Муньос бандитов, рыскавших волчьими стаями в сих местах. Однако хуже зубной боли его мучили воспоминания о доне Луисе.
Зловеще сказанные слова капитана: «Обманешь − ты мертв» как удар копыта мула встряхивали его. Только теперь он вспомнил, что ему пора бы оставить условную метку, но сейчас это было опасно. Мысль же об участии в поимке Дьявола повергла толстяка в отчаяние. Он слышал о НЁМ сотни раз, видел − однажды и, признаться по совести, был бы счастлив не видеть вновь.
«А ведь мне предстоит еще и выманить эту нечисть! Будь проклят день, когда я клюнул на эту затейщину! Уж лучше б сдохнуть от проказы! Искать ЕГО в этой прорве скал и равнин,− всё равно что девственницу в округе Сан-Мартина!»