Фатум. Том третий. Меч вакеро - стр. 36
– Ах, вы, ублюдки! Жеребцы с яйцами! Ну, погодите! Я укорочу ваши горящие пушки в штанах! Ослиное копыто вам в зад, а не смерть Муньоса! Сильвилла, смотри у меня, я скоро вернусь, моя любимая стерва! И то-гда!.. – тут Антонио почувствовал, что если он немедля не справит малую нужду, то его холщовые штаны потемнеют цветом.
Едва он присоседился к ближайшему кусту и толстые пальцы принялись судорожно возиться с крючками гульфика, как сзади раздался голос:
– Не расстегивай штаны, папаша, мы на службе!
– У тебя своя служба, у меня – своя,– огрызнулся Муньос, и… сердце его обложило льдом. Тяжелая рука легла на его горячее от страха плечо.
* * *
Они долго стояли, поедая друг друга глазами,– Антонио Муньос и капитан Луис де Аргуэлло, в окружении тех, на кого старый возница боялся даже бросить взгляд. Рука Початка наконец пошевелилась, точно у нее были собственные мозги, и робко почесала нос.
Драгун чуть кивнул и улыбнулся одними глазами:
– Ну вот и встретились, Антонио. Буэнос диас. Чертовски рад снова увидеть тебя. Как дела, пузан?
– С каких пор?.. – карие сливы глаз Антонио ерзали по лицу Луиса, заглядывали в немигающие глаза – увы, в них не было и намека на пощаду.
– С тех самых, как мы нежно расстались… Ну, что ты мнешься? Говори, что у тебя на уме, свинья!
– Кружка вина и грудинка, сеньор… Дом и… – пытаясь свести на шутку, промямлил толстяк, но… кулак капитана срубил его. Муньос рухнул на землю как мертвая туша, а сын губернатора с оттяжкой пырнул его пару раз сапогом по ребрам так, что под носком что-то хрустнуло.
Вытирая расхлестанный рот и бороду, ставшую бурой, трактирщик насилу поднялся. Облизывая языком губы, он ощутил, как шатаются в гнездах десен зубы.
– Запомни, что шучу здесь только я!
– Кто эта тля, дон? Похоже, засранец собрался рожать? – из-за спины капитана выступил Сыч, глаза его сверкали от возбуждения, губы жевали окурок сигары.
– В точку, дель Оро! Пиво расперло ему брюхо, как у беременной бабы. Я же сразу сказал тебе, это мой компаньон.
– Да ну? И вправду он? Но как вы угадали, еще там… в засаде? – проводник снял палец с курка.
– Да потому, что только такой осел, как он, мог оказаться на окраине гороховых полей с бутылкой.
Драгуны смеялись долго и громко, пока Луис не обо-рвал их вопросом:
– Это ты так оставлял нам свои метки, гниль?
– А это вы так прикрывали меня? – Муньос шел ва-банк, и его наглость без берегов возымела действие. Капитан слушал его.– Они издевались надо мной, сеньор… Пытали! Я не виноват,– шмыгал носом толстяк, сплевывая на траву черные сгустки крови.– Они били меня!
– Мало, папаша, мало!
– Они бы убили меня, дон, если б я не открылся…
– Это было бы лучше для тебя, старик.
– Дон, я ненавижу этого андалузца! Верьте мне! – отчаянно напирал Муньос.– Клянусь Матерью Божьей… Я…
– Твоя отцовская ненависть, однако, не мешает твоей шлюхе спать с ним под одним одеялом.
– Но, сеньор, почему бы вам…
– Заткнись! Всё, что ты скажешь, Початок, будет очередным враньем, так что уж лучше не зли меня. Ты знаешь, я даю дышать и другим, но если мне наступают на ногу, в ответ я ломаю обе.– Капитан вдруг дернул Антонио за сережку-кастельяно. Толстяк испуганно поднял глаза.– Отчего не подвесишь такую же в другое ухо? – Луис дернул больнее.
Початок вскрикнул – из мочки потекла кровь. А капитан подмигнул: