Фатум. Том шестой. Форт Росс - стр. 12

Губернатор тяжело подошел к окну.

– Проклятье, еще этот дождь! Бог с ним, Ласаро. Мои солдаты сражались с грязью на сапогах и раньше. Помнишь Ситакуаро?.. Тогда тоже был ливень… В конце концов, это еще вопрос, что, черт возьми, лучше: раскаленное солнце или слепая стена дождя?.. Эй, что это? —губернатор различил далекий звон колокола и усмехнулся: – Надо же, священник не отказался от вечерней мессы… Впрочем, всё правильно… стоит торопиться, скоро у него будет мало прихожан. А теперь прощайте, майор, я хочу остаться один. Надеюсь, и в последнем бою мы будем вместе.

– Гляди-ка, однако, совсем лето,– старый алеут Степан прищурил и без того по-татарски узкие глаза, глядя на яркое небо. В раскрытые ворота конюшни врывалось бархатное тепло июньского ветерка, пахнущего солью океана и смолой хвойных лесов.– Однако, славный нога мой сделал тебе. Крепкий, как клык моржа и легкий, что наш каяк…50 Сердотый ты, Михаил… Отчего рот закрыт? Мой крещеный, как ты… Имя касякское51 взял,– алеут торопливо достал из-под камлейки52 медный православный крестик и прижал к темным губам.

Десятник Кагиров не ответил, лишь повел черной, собольей бровью. Задумчиво потягивая трубку, он отчужденно сидел на соломе, вытянув перед собой искалеченную ногу; ниже колена к культе был пристегнут справленный Степаном из розового дуба протез, который старательный алеут на свой фасон украсил примитивной резьбой и шляпками медных гвоздей.

– Ты слыхал, Степан,– Михаил продул истлевшую трубку,– нонче станем усилять наш гарнизон. Их превосходительство сам взялся за дело… А это, брат ты мой, не шутка. Видать, к войне дело идеть. Говорят, по первости усилятся на побережье, значит, и у нас, а опосля и во внутренние края полезуть.

Степан, сидевший к десятнику спиной, что-то хмыкнул, не обернувшись, и бегло залопотал на своем языке, мстительно щуря глаза.

– Гишпана проучить – большой дело сделать, но шибче ттыне53 и поморцев54 выбить след… много зла алеутам сделал. Мать мой, отец, двух братьев… всех вырезал. Шибко худой… Прежде они и Ситку спалили… А сколь одиночек55, редутов огнем поели, сколь путиков, пастников56 и лабазов забрали?.. Черный народ, Бога-Исусу не почитат, токмо своим идолам поклон бьют да кровью с жиром губы мажут…

– Про Ситку ты верно подметил, Степан,– Михаил лениво расправил широкие плечи и наморщил лоб.– Спалили, стервецы… Вот уж правда: степь широка, а дорога узкая. Уж сколь землищи тутось свободной – за жисть не пройти, а, один черт, тесно живем. Ну-ка, дай-кось прош-ки57, раз уж такая беседа зашла.– Десятник зачерпнул чубуком махорки из расшитого бисером кисета алеута и чирк-нул огнивом.– Война – дело нехитрое, то же само, как ребенка зачать. Знашь ведь, как гутарят: «Три вершка наслажденья с бабой, а затем тридцать верст страданий». Робенок сродится – это уж до конца. Так и война… А у нас и народишку – пшик, да и денежных суммов с кукиш.

– Как это? – алеут недоверчиво скосил желтые глаза на Кагирова.– Уж-то у самого Кускова нет? Однако, нехорошо говоришь! Кусков – большой тойон на этой земле.

– Да помолчи ты, рыбоед-сродник, рожа немытая! Тебе сие неведомо от рожденья. Испанец хитер, жди беды! У него и киса, что баба на сносях. Заплатит – охотничков до нашей кровушки изрядно найдется. Еще и пират с моря, гляди, подойдет. Эти нехристи уж не раз свои зубья скалили… И у барановских берегов, и тутось… Один Гелль их чаво стуит… Зверь из зверей, токмо учует, где звоном монет сквозит,– тут как тут со своим разбойным племенем. А мы, по глупости да по дурости, ешо торг с ним, псом поганым, хотели открыть. Тьфу! Срамота! Его не с русским купцом, а с дыбой знакомить да женить след. Он-то, небось, многих наших в трюмах запытал, стервец, а опосля битой человечиной акул охаживал. То-то… – Десятник громыхнул еще не успевшим залосниться свежеструганным протезом и после минутного молчания сказал с заметной обидой: – Эх, кабы народу в России волюшка дадена была… мы б всю енту Америку наскрозь прошли, вперед янков и англичанов. Так ить нет… При ярме мужик наш сидит… Сюда токмо крохи нашего семени долетають. Вот и жди нонче, когда из Ново-Архангельска сила мундирная подойдет… Да и сколь ее будет? А с вами, богопротивными язычниками, какой прок якшаться? – Кагиров глянул темно-карими вишнями глаз на старого алеута.– Либо продадите с потрохами, иуды, либо сами саданете нож в спину. Знаю я вас, сродников, союзных России, смех, да и только. А вот зачем мы тутось, Степан? Ну-к, напряги мозги. Ладно, не мни уши, слухай: всебесконечно расширить пре-делы Отечества велено нам. Вот какб доля на наши плечи выпала! Это еще государыря-матушка Екатерина сказывала… Да токмо то слова… а на деле босотая армия в сих местах: всё сами ведь шьем и делам… Эй, Степаныч, куда ты? – Михаил с насмешкой глянул на низкорослого, косолапого алеута.– Ты что ж, сукин сын, в обиду взял? Ты это брось, сродник, не в твой огород камень.