Фатальное колесо. На все четыре стороны - стр. 32

И для того ли ему тогда повезло, чтобы его какое-то животное через тридцать лет, в мирное уже время, зверски растерзало? Вместе с семьей. Вместе с женой и дочерью! Уму непостижимо. Получается, догнала мужика война! Настигла, когда он и не ждал. Когда страшные свои мучения в концлагере готов уже был забыть, как кошмарный сон. И не говорите, что это сотворил пьяный односельчанин. Это сделала война! Пулей на излете, шальным осколком от взрыва, ошметками людской изуверской злобы, уже безвластной, но не ставшей от этого менее опасной.

Я перевел дух.

Глубоко втянул в себя воздух – с надрывом получилось, как перед плачем. Медленно выдохнул. Заставил себя успокоиться.

Кому ты помешал, Тимофей Кондратьев?

Для кого стал опасным через тридцать лет после того, как отгремело последнее эхо той ужасной войны?

Узнал кого-то?

Повстречался случайно с упырем из прошлого, выпустившим наружу свои кровавые когти? «С фашистской жестокостью». Ох и непростая мне вчера статейка на глаза попалась! Ох и непростая. И вся эта мистика…

А ведь эффект от вчерашней чертовщины получился совершенно противоположным! Кто-то, рассчитывая меня отпугнуть, сам того не желая, четко указал: «Правильным путем идете, товарищ!» А я к тому же еще до кучи и разозлился от всех этих непоняток. От аллюзий и парадоксов. Ах, вы газеты воровать? Да фокусы мне Копперфильдовы с принцессой Дианой показывать? Ужо я вам!

«Бороться, искать, найти и не сдаваться!»

Что там было? Улица Эстонская? В Симферополе, на секундочку! Где неподалеку и размещался совхоз «Красный», чудовищная фабрика смерти.

Вершина европейского цинизма в союзе с азиатской кровожадностью.

Оттуда и начнем плясать.

Мой школьный регламент выстроен следующим образом.

Первый час я, как образцовый ученик, добросовестно отсиживаю на уроке, без разницы на каком – согласно расписанию. Не выпендриваюсь, не умничаю, сам отвечать не лезу, но если вызывают, туплю и тяну на «четверочку», чтобы лишний раз не выделяться. Бывает, что ради разнообразия и по настроению я отсиживаю и второй час.

Потом по «легенде» отправляюсь в специализированную школу юного физика оттачивать свои нечаянным образом обнаруженные физико-математические наклонности. Легенду поддерживает, крепит, холит и лелеет школьная завуч, нештатный сотрудник КГБ, впрочем, как и большинство советских завучей того времени. Она же и отвечает за все записи в журналах, табелях и бог весть где еще. Ибо… «без бумажки ты букашка».

Кстати, не один я такой перспективный в этом элитном заведении. Упомянутая Света Черешня уходит с третьего часа в спортшколу, она – талантливая акробатка и будущий олимпийский резерв Советской Родины. Мальчики-одноклассники по этому поводу при всяком удобном случае норовят ее… побить. Пока не ушла. Наши элитные мальчики такие затейники!

Кое-кто с уроков уходит на курсы совершенствования языков, я так понимаю, будущие дипработники. Кто-то исчезает готовиться на школьные олимпиады: честь заведения превыше всего. Короче, класс у нас еще тот: «А у нас текучка, така страшная у нас текучка…» В этом плане я удачно попал.

Разумеется, нет в природе никакой школы юного физика.

С озабоченной миной подрастающего Альберта Эйнштейна я ежедневно покидаю свою элитную альма-матер и двигаю через Комсомольский парк – в сторону набережной Корнилова. Там, в шикарном здании Дворца пионеров, за фальшстеной гимнастического спортзала находится резиденция нашей оперативной группы. Фактически это тоже спортзал – с татами, зеркалами, макиварами и другими продвинутыми атрибутами.