F65.0 - стр. 22

Они начинают дрожать, чего-то кричать, визжать, бестолково ползают и бегают, никто не может найти телефон, я пытаюсь делать массаж сердца и привести друга в чувство.

– Где телефон? Не могу найти телефон, как же так, ему всегда это нравилось, – причитает за моей спиной Пирсинговая.

– Заткнись! Звони резче, а то засадят нас! Скорее!

– Ну где же он…

Быстро ищу в своих карманах аппарат, кидаю им, сам продолжаю откачивать.

– Вот! Быстрее!

– А какой номер у скорой? – испуганно и невинно спрашивает Пепельная.

Я даже на секунду застопорился. В голове крутится ноль три, но этот же номер вроде отменили…Ядрена вошь, а какой номер у скорой?!

Как сейчас можно вызвать скорую?!

Мы все уставились друг на друга и тупим. Первым выхожу из оцепенения.

– ОТКРЫВАЙ ГУГЛ, СУКА, ИЩИ СКОРЕЕ! – ору на этих шмар, продолжаю массажировать грудную клетку Артура, затыкаю ему нос, собираюсь с духом, отгоняю привередливость и сквозь его вонь делаю искусственное дыхание. Не имею ни малейшего понятия – помогают ли подобные процедуры в таких случаях, но делаю что могу!

Зайки же в слезах и дрожащими руками судорожно пытаются чего-то тыкать в телефоне, я продолжаю мучать тело, по ходу бездыханное, моего бывшего сокурсника, вокруг заиграл сраный «White Rabbit», ну куда ж без него.

Все, ноль реакции. Девушки видят, что мои манипуляции не помогают, начинают попросту сходить с ума, орут, кричат, но и почти сразу Пирсинговая собирает свои шмотки и шустренько одевается.

– Стой, ты куда это?! – сразу накидывается Пепельная.

– Все, я домой.

– Нет уж!

– А я причем?! Ты его душила!

– Ах ты…Ах ты тва-а-арь…

Понеслась женская потасовка, хватания за волосы, шипения и повизгивания. Я обреченно доделал массаж и смотрю в это пухлое, лунообразное лицо. В бессилии или в сердцах (скорее второе) со всей дури даю пощечину по этой блиноподобной мясистой харе.

Раздается глубокий звук, словно вытащили пробку в ванной, потом обрывистый вздох, Артур, как пружина, оловянным солдатиком поднимается и как ни в чем ни бывало начинает лопотать.

– Гляди, стояк до сих пор не прошел, видишь, стояк? Стояк держится! Держится! Стояк! Ой, привкус интересный, словно дыньку покушал, скушал дыньку. А дыньки ни у кого нет, ребятки, дыньки хочется? Почему щека болит? У меня щека болит! Болит щека!…Так…Кто обоссался? Я обоссался?! Ой, стыд-то какой, негоже, негоже, стыд-то какой…

Идиот блять!

***

Вышел я оттуда в растрепанных чувствах, утомленный, вымотанный, но, знаете, в приподнятом настроении. Эта Артурова безуминка, особливо обострившаяся после выкидыша и последующего самоубийства его невестки, мне импонировала, заряжала она какой-то энергией, тоже безумной, но и жизнеутверждающей.

Пока спускался обратно на бренную землю, в лифт зашло несколько жителей этого небоскреба. Все красивые, здоровые, сытые, респектабельные, лоснящиеся от собственного самодовольства, от собственного благополучия, сами их лица высечены из дорогого материала, блестящего и обихоженного. Лифт заполняется мириадом вкуснейших запахов. Я же ехал и слушал свой хай-ендовый плеер.

При виде этих господ и дам власть имеющих захотелось побалаганить.

– Дорогая, наш сын, Никодим, продает кокаин…Одноклассникам своим, – начинаю напевать, – И не только им, одним…И уже немало лет, даже мэр его клиент. О!…