Ежевика - стр. 20
— Ладно, значит, показалось.
Тут Женька резко вскочил со своего места и принялся обходить стол, чтобы оказаться рядом со мной. Сердце забилось быстрее, мысли путались, все заволокло пеленой. Но нет уж. Закрывать глаза от волнения я не собиралась, а вот перестать вести себя глупо и не поддаваться панике не получалось.
А ещё пугала неизвестность. Сосед явно что-то затеял, когда стремительно направился в мою сторону.
— Вытяни поврежденную ногу на скамейке, — скомандовал он, и я послушно вывалила свой гипс. Он сел рядом, и моя нога оказалась перед ним, предлагая взять стопу в его руки.
— Что ты там ищешь? Бриллиантов точно нет, — усмехнулась я, когда Еникеев начал разглядывать забинтованную ногу.
— Бриллиантов, может быть, и нет, а вот красивая роза, которая так и просит своего завершения, — есть.
Ладонь дотронулась до рисунка, вытатуированного на ноге в районе колена, и я напряглась. Сладко, легко и нежно палец очерчивал изображение.
— Расслабься, — сказал он, блестнув янтарем своих глаз, и полез шарить по карманам в поисках... Ручки? Фломастера?
— Ты собираешься написать какую-нибудь пошлость? — не выдержала, со смешком предположила я.
— Увидишь, — ответ его был серьезным.
Пока Женька вырисовывал нечто на поверхности бинта — не очень удобной для этого дела, — я рассказывала ему о том, как многое изменилось после отъезда его семьи из нашего города и страны.
Ничего особенного, так, старалась добавлять яркости в своей жизни: чем занималась, что любила, о чем мечтала, и что не сложилось. В общем, открылась ему, выложила все, как на духу, когда в ответ он молчал как партизан, не обмолвился и словечком, лишь головой кивал согласно, а пальцы тем временем творили изобразительное искусство. Поначалу рисунок было не разобрать. Чуть позже, когда Женя закончил и выпрямился, разрешил рассмотреть детальнее свою проделанную работу.
Моя нога отныне выглядела слишком привлекательной. Роза словно ожила. Был обыкновенный бутон, а сейчас имел свое продолжение в форме стебля, нескольких листьев и даже просматривались шипы. Вот, казалось бы, ничего особенного в этом рисунке не было. Нарисовано обыкновенным фломастером или чем-то подобным, и цветок вполне мог бы казаться настоящим, если бы не белый, портящий общую картинку, цвет бинта.
Я медленно перевела взгляд на Женю и хотела уже ляпнуть невразумительное, как язык прилип к небу.
Еникеев сорвал с себя в прямом смысле слова футболку и стоял передо мной обнажённый по пояс. От этого зрелища недалеко было заработать разрыв влюблённого сердца.
— Не против, если я искупнусь? Давно не плавал в этой речке, — последнее он произнес с привкусом горечи.
Я мотнула головой вправо-влево, не отрывая от него взгляда.
— Н-не против, — но тут же ожила, — только не долго. А то… простудишься.
Но Женя уже не слышал меня, не успел зайти в воду, как тут же юркнул в нее.
На самом деле, лето было не душное, с ветерком, а вечером, сидя возле речки, одолевали мурашки по коже.
А Женьке хоть бы что. Плескался как рыба в воде, минут так двадцать. Ох, как же я была зла на себя из-за своего положения. Сейчас бы тонула, включив свое актерское мастерство, а он бы спасал, делал бы искусственное дыхание и...
Ничего бы этого не было. Боялась близости с ним, как огня, хоть и хотелось, и кололось. Что в голове у Еникеева, сложно было понять, не говоря уже о воображаемых поцелуях с ним.