Ежевичная водка для разбитого сердца - стр. 28
Он, однако, взял меня за руку, звонко ее поцеловал. И тут же поторопил:
– Ну, давай же! ДАВАЙ! – и показал на телефон.
Мы прослушали сообщение. Голос Флориана не успел сказать «пока», а мы с Катрин уже кричали наперебой: «Он действительно не такой, как всегда!», «Ему плохо, это ясно, ему плохо. Ведь ему плохо, да?», «Как вы думаете, что он хотел сказать своим «забудь»?» и особенно: «Нет, скажите на милость, как это он говорил с моей матерью?!»
– О’кей, тайм-аут! – крикнул наконец Никола. – Будем разбираться поэтапно. Здесь есть над чем подумать.
Как я их любила! Их внимание ко мне, их эмоциональность, тот факт, что они были взвинчены не меньше, чем я, от этого сообщения, трогали меня до глубины души и – я это знала – не давали мне закрыться в одиночестве своей комнаты и слушать сообщение в режиме нон-стоп сотни раз, а то и – что было бы катастрофой – звонить, может быть, даже не единожды, Флориану.
– Какое счастье, что вы у меня есть, – сказала я.
– Забей! – бросила Катрин, подняв руку к Никола, и они дали друг дружке пять. Я готова была прижать их обоих к груди и задушить в объятиях, так я их любила.
– Так. – Никола собрался что-то сказать, но передумал. – Сначала надо выпить.
– Нет, Нико!
– Надо! Я сейчас.
Он ушел в кухню, забрав наши стаканы. Не успели мы с Катрин еще раз прослушать сообщение до конца, как он уже вернулся.
– Ух ты!
– Я пять лет держал бар, не забыли? – Он поставил перед нами три полных стакана. – Итак. Тут есть три важных пункта: номер один – тон. Затем – искренность его извинений и пункт два-прим: что он хотел сказать своим «забудь». И наконец, третье: Жен, как ты себя ощущаешь? Такая повестка дня вас устраивает?
– Ух ты, – повторила я – других слов не нашлось, чтобы выразить восторг его умением разложить все по полочкам. – Мне даже захотелось сделать тебе предложение.
Никола повернулся к Катрин:
– Она такая с тех пор, как вы вернулись из бара?
Катрин кивнула.
– Вот и хорошо! – улыбнулся Никола. – Не знаю, что это значит, но так-то лучше, чем реветь на диване. Это больше на тебя похоже.
Я чмокнула его в лоб:
– Ну что, я начну? Хотите знать мое мнение о тоне?
– Валяй, – кивнул Никола.
Следующие два часа мы пили коктейли, доедали прямо с блюда оставшиеся макароны и анализировали сообщение Флориана. Был ли причиной эйфории удар хлыстом – встреча в баре? Или так подействовала текила Эмилио? Или падавший за окном снег, создававший ощущение, что мы живем в коконе, под надежной защитой от внешнего мира? Я получила, как ни странно, массу удовольствия. Мы смеялись, разрабатывали абсурдные теории; в успокаивающем тепле любви моих друзей я чувствовала себя сильной, и все было под контролем.
Мы пришли к следующему выводу: Флориану искренне жаль. Это было бесспорно, и основанием для нашего решения служил его сокрушенный и неловкий тон, так на него непохожий. Его «забудь» тоже подтверждало нашу теорию: он сказал в этом сообщении, которого мы наслушались ad nauseam: «Надеюсь, что ты сможешь… Vergiß das…»
Не такой он все-таки дурак, чтобы думать, будто я его прощу.
Его поступку – на этом сошлись мы все – не было прощения. Даже если ему искренне жаль, без устали повторяли мы. Я спрашивала себя, не решаясь поделиться с друзьями, долго ли смогу удержаться на этой реваншистской позиции. Личный опыт подсказывал мне, что, как только друзья лягут спать и пройдет действие текилы, мое негодование может, увы, растаять, как снег на солнце…