Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в Парке имени железнодорожников - стр. 8
Едва начинались сумерки, как дорога закрывалась. Музыканты железнодорожного духового оркестра доставали из пыльных чехлов и настраивали гнусавые инструменты на зелёной эстраде у мрамора площадки, распорядитель в смешном галстуке «собачье ухо» брал рупор, который мечтали стянуть все мальчишки, а Иван и Ольга шли на круг и танцевали. Пока не заканчивался Вечер Танцевальной культуры и отдыха. Несколько раз – на Лебяжьем острове, за красной оранжереей, у фонтана с чёрными и юркими жуками-плавунцами, у педального поильничка в дальней аллее – Иван и Ольга целовались, качаясь, как окружающие их деревья под ветром.
Но танцевать с Ольгой было лучше, чем целоваться. Потому что танцевать она не стеснялась.
– Глупо будет соблазнить девушку только потому, что она здорово танцует! – сказал себе Иван, сидя на занятиях рядом с Зайнуллой, кусая ручку и пачкая губы чернилами. И вздохнул вслух, прямо в лицо наклонившегося к нему лектора, ни слова из лекции которого до слуха Ивана не долетело.
– А что бы ты, Ваня, сделал, – обратился преподаватель к нему, видимо, в продолжение какой-то своей неуслышанной мысли, – если бы справедливое советское правосудие, если бы лучший в мире справедливый сталинский закон потребовал осудить прекрасную девушку или молодую мать, скажем, за кражу? И она бы действительно украла, и не было бы смягчающих обстоятельств, – добавил он, заметив некоторый шум, поднявшийся в классе. – Вот что здесь надо сделать?
Иван подумал с минуту:
– Так как советский суд и великий сталинский закон абсолютно справедливы, я бы её оправдал.
– Как так? – растерялся преподаватель в наступившей тишине. – Закон же предусматривает…
– Так как сталинский закон абсолютно велик и справедлив, он оправдывает молодую мать или красивую девушку. – Заметив движение преподавателя, пытавшегося что-то сказать, Иван пояснил: – А если нам кажется что-то другое – значит, мы просто не можем постичь до конца, насколько абсолютно справедлив и велик сталинский закон.
Лектор в ремнях и ромбах заглянул Ивану в глаза. Иван улыбнулся с полной и ясной убеждённостью. Лектор, человек хоть и высокого звания, но простой и даже простодушный, как-то засомневался в своей правоте.
Соученики молчали, сбитые с толку. Преподаватель всё же хотел что-то возразить, но, что бы ни подбирал, всё казалось ему направленным против Советской власти. Он махнул рукой и продолжил лекцию, хмуро поглядывая на грызущего перо Ивана, избегая впредь его тревожить. Отчего соученики пришли к выводу, что Иван уложил лектора на лопатки, и, толкаясь плечами и перешептываясь, прониклись к Ване глубоким уважением. А он сидел и прикидывал: сегодня будет «Праздник цветов», надо отпроситься с лекций и сводить Ольгу в парк.
Преподаватель отпустил его со вздохом облегчения, потому что, чем дальше искал он возражения на Ванин ответ, тем страшнее ему становилось.
* * *
Заходить к Ольге было рано, её занятия заканчивались только через полчаса. И Ваня отправился к Дому трудящихся, в гостиницу Капитонова.
За эти дни Иван приобрёл привычку заглядывать к художнику, словно в извинение своего безудержного ухлёстывания за Ольгой. Но на самом деле он не мог толком сказать, почему ему нравилось навещать москвича, кроме того, что страшно интересно было с ним разговаривать. А ещё вернее – смотреть, как Ростислав рисует, слушать, что он говорит, и изредка вставлять ответные реплики.