Евроремонт (сборник) - стр. 9
Увидев за окном такой пейзаж, Абрамыч со словами “я на секундочку” протиснулся в палату к городскому голове и плотно прикрыл за собой дверь. Но на секундочку не получилось: вышел он только наутро, и не в Почесалове, а в районе Кенсингтон энд Челси, где до сих пор борется за демократию, прерываясь лишь на выполнение своей страшной стахановской клятвы по женской линии.
А в Почесалове тем временем наступил порядок. Поначалу ничто этого не предвещало, и многим даже казалось, что все обойдется. Но – не обошлось.
Новая эпоха началась невзрачно. Ближе к сроку городской голова вывел с собой за ручку из палаты небольшого человека незапоминающейся внешности. Этого, сказал, оставляю за себя.
– Этого? – переспросили почесаловцы, не поверив то ли ушам, то ли глазам.
– Этого, этого, – заверил городской голова.
– А это кто? – осторожно уточнили почесаловцы.
– А вот увидите, – пообещал голова.
– Так ить выборы. – напомнили почесаловцы.
– А вот его и выберете, – успокоил голова, видевший будущее насквозь.
– Может, не надо? – ляпнул один бестактный почесаловец. Человек незапоминающейся внешности повернул голову и ласково на него посмотрел, запоминая. Позже выяснилось, что память ему тренировали в специальном месте – там же учили пить не пьянея, поддерживать приятную беседу и пускать иглы под ногти.
Наутро на дом к сомневающемуся пришли восемнадцать человек, частично в масках. Первые восемь были из прокуратуры, остальные из налоговой полиции, пожарной инспекции, наркоконтроля и общества защиты животных. Последним подоспел чувачок из санэпидемстанции со своими тараканами.
Сомневающегося с заломленными руками провели через город, и с тех пор в Почесалове никто ни в чем не сомневался.
Лицо человека с незапоминающейся внешностью почесаловцам пришлось впоследствии запомнить очень хорошо – восемь лет напролет, дрожа от счастья, они вышивали это лицо крестиком, отливали в чугуне и лепили из пластилина. Малые дети писали по его имени прописи, ткачихи прилюдно кончали от звука негромкого голоса, художественная интеллигенция занимала очередь, чтобы постирать благодетелю носки после отбоя.
Как это все получилось, никто потом объяснить не мог. Психиатры склонялись к гипнозу, философы кивали на недоступную уму почесаловскую ментальность, историки привычно валили все на татаро-монголов.
Но сверх того – при новом начальнике завелась в луже говорящая щука, умевшая повышать цену за баррель. А баррель-батюшка был в тех широтах единственным источником жизни (ничем рукодельным почесаловцы мир порадовать не могли по некоторым особенностям телосложения: руки у них росли не из того места).
А щука разговорилась: сегодня сорок долларов выкрикнет, завтра все восемьдесят. Короче, поперло. Года не прошло – наполнились почесаловские закрома золотом по самый верх. Новый начальник, ходя по трудовым коллективам, горстями раздавал излишки и бойко шутил; население отвечало обмороками благодарности.
Насчет лужи начальник оказался строг необычайно: сейчас, сказал, мы положим этой мерзости конец! Вот прямо сейчас. И выйдя на берег, посмотрел на лужу холодным внимательным взглядом. Лужа сразу усохла на полметра – по крайней мере, об этом сообщило почесаловское телевидение, а почесаловское телевидение – это вам не Си-эн-эн какое-нибудь: эти ежели чего сказали – умри, но поверь!