Эвита. Женщина с хлыстом - стр. 28
Может показаться странным, что Эва, которая позже, на политической сцене, извлекла столько пользы из своего драматического таланта, никогда не имела какого-либо успеха в театре, однако нужно учесть, что театральная публика – куда более искушенная, чем толпа под балконом Каса Росада, а кроме того – роль, которую она играла на митингах, была создана ею самою для себя: здесь воплощался не характер персонажа, а грезы ее собственной придуманной жизни.
Имя Эвы постепенно стало популярным не только в театральных и военных кругах. Ее фотографии начали появляться на последних страницах журналов, посвященных радио и кино, а скоро перекочевали на первые страницы и на обложки. Женские журналы также не остались в стороне. Перемены, происходившие с ней в те месяцы, можно проследить по фотографиям, а сопровождающие снимки интервью частично приоткрывают ее замыслы. На первой из фотографий Эва позирует с широко раскрытыми глазами, взгляд ее невинен. Она одета, словно подросток, в блузку с оборками и в передничек, ее густые, темные, вьющиеся волосы собраны на макушке и свободно спускаются на плечи; однако образ «девочки» портит слишком густой слой помады на ее губах и чересчур тяжелые и вычурные драгоценности. В то время она была пухлой, почти толстушкой и еще не научилась держаться подтянуто, так что вы, наверное, увидели бы в этом снимке намек на дородную, вульгарную матрону, которой Эва могла бы стать, если бы спокойно прожила жизнь в Хунине. На более поздних фотографиях она появляется в шелковом халате, все еще с волнами темных кудрей; в ней уже заметен лоск холеного богатства, она сидит на фоне массивной позолоченной мебели, украшенной в стиле рококо. Волосы она осветлила впервые для киносъемок, вероятно того фильма, где она играла роль богатой дамы полусвета, и стала рыжеватой блондинкой. В интервью Эва рассказывает о своей любви к сентиментальным вальсам, фильмам Грега Гарсона, цветам и книгам. Ее настоящее дело – радио, говорила она, сцена и экран мешают ее личной жизни. Хотя в интервью, разумеется, не было упоминаний о полковнике, Эва скромно упоминала о том, что готова отказаться от карьеры ради «дома», и более откровенно: она так верит в свое будущее, что, возможно, вообще бросит артистическую деятельность, предоставляя читателям лишь догадываться, что подразумевается под «ее будущим». Эва заявляла, что она – «тихая женщина, домохозяйка, любит семейную жизнь», и одновременно, с очаровательной претензией на женскую слабость, признавалась, что страшно любит наряжаться; может быть, она довольно экстравагантна, соглашалась Эва, но ее гардероб вовсе не шикарен, в нем просто есть все необходимое. Она говорила, что любит драгоценности, но не помешана на них; настоящая ее страсть – духи, которых у нее множество и которыми она пользуется, чтобы создать определенное настроение. Так же она с притворным простодушием уверяет, что в ее успешной карьере нет ничего загадочного, и добавляет без тени насмешки, что ей просто повезло.
Впрочем, артистическая карьера, о которой она говорила, вовсе не обещала быть такой уж блистательной. Эва нашла более выгодное и перспективное применение своим талантам.
Со времени военного путча 1930 года правительство накладывало все больше ограничений на импорт и распространение книг, художественных фильмов и автомобильных шин – меры, которые первоначально вводились с целью обуздать оппозицию. Многие фирмы, находившиеся в оппозиции к правительству, равно как и другие, ощущали острейшую нехватку импортных товаров, и решить эту проблему можно было, разве что заплатив за возможность нарушать эмбарго. Параллельно с системой ограничений, приводившей к повсеместной коррупции, в стране вырос целый слой бюрократии: всякий занимающий официальную должность и любой преуспевающий бизнесмен находили приемлемый способ обойти законы, за соблюдением которых чиновнику как раз и следовало наблюдать.