Евгения - стр. 8
– Садитесь, коли пришли.
– Духота какая, – пожаловался следователь и облизал сухие губы.
– Может вам квасу налить? – предложила хозяйка.
– Не откажусь, пожалуй.
Липа ушла в сени и вынесла оттуда ковш с желтоватым пенным напитком.
Мохов с жадностью сделал несколько глотков:
– Экий квасок, хозяюшка, у вас ядреный. Хорош в такую-то пору.
Хозяйка присела рядом в ожидании.
– Да, теперь о деле, – мелкая ручонка пригладила плешивую голову. – Скажите мне, Липа Митрофановна, вы давно знакомы со своей соседкой Марфой Огродниковой?
– Лет десять, как знакома, – медленно отвечала Липа. – Я как взамуж пошла за свого Николая, так и переехала сюда. А Марфа уже тут с мужем жила.
– А где ее муж?
– Так убили его, уж лет шесть как. Поехал на ярмарку зимой, да не воротился. Потом, по весне, нашли его в лесу. Хоронили в закрытом гробу.
– А что с ним стряслось?
– Да, кто же его знает? Ни одёжи, ни денег при нем не нашли. Видно, лихие люди обокрали, да и прибили.
– А дети у них были?
– Было двое. Сынок еще малым умер от дифтерии. А дочку сестра мужа бездетная себе забрала.
– Так-так… А что Марфа? Больше замуж не вышла?
– Какое там?! Кто эту прорву замуж-то бы взял? Вся округа к ней ходила – за брагой и так…
– Как так?
Липа насупилась и покраснела.
– Грех, батюшка, рассказывать про то.
– Говорите, Липа Мтрофановна, все как есть.
– Греховный образ жизни дурища эта вела. Все мужики к ней переходили. Со всех сел. Бабы ее не раз били за своих мужиков. Даже убить грозились.
– Так-так… А вот тут подробней. Кто убить-то грозился?
– Ой, да то ж так, стращали только. То шутейно.
– И все-таки?
– Ольга Кречетова сулилась, Пелагея Кривая, – Липа махнула рукой. – Мало ли чего бабы гутарят меж собой! Людмила Голодова, Акулина. Да, много, кто. Ой, – Липа прикрыла рот ладошкой. – А чего вы об этом спрашиваете? Ее же не убили, а звери в лесу подрали. Медведь, говорят.
– Может и медведь, однако, нам надо все версии проверить.
– Ну, то ж случай, что господь – то ее прибрал. Видно, за жизнь ее распутную. Господь ведь знает, кого наказует. Вот все и вышло так. Увидел, что Марфа грешит более других, вот и наслал на нее зверя лихого.
– Ну-ну…
– А когда ее хоронить-то привезут? Все же соседка, надо по-человечески отпеть и захоронить.
– А вот этого я вам пока точно не могу сказать. Мы вас известим.
Следователь заерзал на табурете.
– А скажите Липа, кто же к Марфе более всего-то ходил?
– Да, рази всех-то упомнишь? Из нашей деревни несколько мужиков. Особливо те, кто во хмелю. Иные у нее неделями бражничали. Жил как-то один солдат беглый. Долго, с полгода, наверное. Да, только арестовали его. А потом кто к ней только не ходил. Она за свои услуги с них и денежки брала, а когда и еду. В последнее время ни кем не брезговала. Даже к парням молодым вязалась. И тем проходу не давала. Прости господи, – Липа перекрестилась.
Со двора раздалось протяжное мычание коровы, Липа приподнялась с лавки.
– Я пойду, господин следователь. Корова ждет. Вишь, червень какой жаркий, тяжко скотине.
– Да, да. Идите, – Мохов встал с табурета. – Я к вам на днях еще раз зайду. А с той стороны кто у Марфы соседи?
– Там Ромашовы живут. Но они оба на покосе. А дома бабка глухая. К ней не ходите. Все одно – ничего не слышит.
Та картинка, что увидел Григорий Зотов в замочную скважину свояченицы, не давала ему уснуть почти до самой зари. Зотов проворочался всю ночь. Утром он проспал поездку в поле и решил немного подремать. Когда проснулся, жены рядом уже не было. Яркие лучи солнца прорывались сквозь тонкое кружево тюля и затопляли чистую и просторную супружескую спальню. На витиеватой спинке бархатного стула висел кружевной пеньюар жены, на комоде в живописном беспорядке валялись шпильки, гребешки, зеркало на серебряной ручке и две атласные ленты. Григорий откинул шелковое одеяло и потянулся. В эти минуты он вновь вспомнил о черноволосой родственнице и плюнул в сердцах – тонкая пижама натянулась в паху. Зотов сходил в уборную и медленно снял пижаму. Его верный товарищ никак не желал опускаться…