Ева рожает - стр. 6
Эту историю я знал в мельчайших подробностях: она была рассказана по скайпу Жанной (Давид в этот момент лежал в госпитале), затем «виновником торжества», а после ее повторили оба супруга, страстно споря по ходу. Когда к ним в редакцию заявились чешские телевизионщики и попросили сопроводить их на территории, начали искать сопровождающего. И лучше Давида никого не нашли, потому что а) имеет машину, б) говорит по-русски, как и чехи, в) прежде, чем попасть в газету, работал на территориях охранником. Тогда вместо «Мазды» была малолитражная «Субару», но чехи вместе с оборудованием кое-как в нее втиснулись, и Давид повез съемочную группу навстречу приключениям. Чехи просили остановиться здесь, подъехать туда, снимая азартно и увлеченно. Они давно съехали с трассы, пробирались по бездорожью, вздымая тучи пыли и постепенно утрачивая бдительность. А в тех местах, если дислоцированные там военные опознают в тебе «нарушителя конвенции» – мало не покажется. И по ним таки пульнули, посчитав тучу пыли (машины было почти не видно) чем-то крайне угрожающим. Давид вовремя заметил выпущенную ракету «земля-земля», однако увиливать пришлось таким маневром, что «Субару» несколько раз перевернулась через крышу и замерла колесами кверху.
– Жертва дружественного огня! – скалил зубы приятель, демонстрируя на скайп-сеансе загипсованную по плечо руку. Увы, смешного тут было мало. Эта земля неспокойна, она может загореться под ногами в любую минуту, так что лучше выключить новости и постараться уснуть.
Только как уснешь, если под дверями номера то и дело бухают шаги? Мои соседи в своих тяжелых ботинках ходят мимо двери то поодиночке, то компаниями, причем возбужденно переговариваясь. А тогда подушку на голову, чтобы провалиться в очередной неспокойный сон…
Последующие два дня проходят в том же режиме. На улицах встречаются (слишком часто!) вооруженные люди, телевизор вещает тревожными голосами, а котлован постоянно углубляется. Пройдя слой серой земли, арабские землекопы внедряются в краснозёмы, соответственно, цвет пыли на их робах так же меняется. Теперь, когда они приходят на завтрак или обед, с одежды сыплется на пол мелкая красноватая пыль, вроде как высохшая глина. Моше недоволен красной пылью, как ранее был недоволен серой, поэтому он регулярно посылает в столовую горничную со щеткой и совочком, чтобы та убиралась. А возле ресепшн, бывает, и сам хозяин «хаверы» подметает, бормоча под нос ругательства на иврите. Как я понял, у Моше договоренность с фирмой, ведущей стройку: те обеспечивают наполняемость в туристическое межсезонье, он же создает приемлемые бытовые условия. Видно, что создавать условия ему в лом, но гешефт – и в Африке гешефт, и в Иерусалиме.
Поначалу безликая, арабская бригада начинает распадаться на отдельные атомы. Кто-то из них ведет себя шумно, вызывающе, и грязнит в общепите без зазрения совести, чуть ли не нарочно. Кто-то, напротив, деликатен и свою робу даже на вешалку не помещает – оставляет у входа. Одному нужны лишь компаньоны за столом, с которыми можно всласть побазарить, другой облизывает взглядом горничную, что нагибается во время уборки, обозначая рельефные бедра под длинной юбкой. Ну и ко мне, похоже, единственному европейцу в этом богоугодном заведении, отношение разное. Для большинства уже на второй день я делаюсь чем-то вроде мебели – стола или стула. Но есть и такие, кто таращит на меня сумрачные черные глаза, и думу думает наверняка не светлую. Особенно неприятен один, с густыми черными усищами и прихрамывающий. Этот буквально сверлит меня взглядом, что заставляет усаживаться к нему спиной и пробуждает запрятанные в подсознании суеверия относительно хромых, косых и рыжих.