Ева. Книга 2 - стр. 16

– Ненавижу похороны. – красивое лицо Рэна скривилось. – В такие моменты всегда очень ясно понимаешь, что жить – это значит терять тех, кто тебе дорог.

– А я не могу не думать о папе. Почти тридцать лет прошло, а воспоминания такие же яркие. Я тогда ревел как девчонка, а ты – нет, ни слезинки не проронил, помнишь, Рэн?

– Всегда. Мне казалось, что меня разорвет изнутри, хотелось взорвать мир, уничтожить себя, сделать хоть что-то, чтобы картинка снаружи и внутри наконец-то сложилась.

Остановившись, я подняла голову и увидела внимательный взгляд брата. Он рассказывал это для меня.

– Как ты справился?

Он сочувственно покачал головой.

– Я не справился. Я почти сломался. Мне помог тогда Джек.

Я кивнула и хотела было уже двинуться дальше, но Рэн мягко взял меня за плечо, задержав.

– Ева. Не отгораживайся от нас.

Я осторожно положила голову ему на грудь. Так же осторожно брат обнял меня. Рику, стоявший рядом, погладил по волосам. Они пахли вишневыми ветками, ванилью, талой лесной водой и растертыми между ладоней смородиновыми листьями. Такие сильные, теплые и… чужие. Не эти объятия мне были нужны. От подступивших слез болели щеки и щекотало в носу. Я прокаркала глухим, срывающимся голосом куда-то в ворот пуловера Рэна:

– Они думают, что я не плачу, потому что не любила Локи.

– Нет, Ева, нет. Никто так не думает. Все знают, мы с Рику знаем, как ты любила его. И он тоже знает.

На целое мгновение я стала маленькой балованной сестрой двух старших красавцев-братьев, на мгновение я поверила, что мне достаточно только пожаловаться, чтобы они разрешили все мои печали. Но только на мгновение.

Я отстранилась от Рэна.

– Пойдем.

Уходя, я оглянулась.

Но все равно никого не увидела.

Теряешь всегда только то, что боишься потерять.[11]

Живите одним днем, наслаждайтесь моментом, не отравляйте свое настоящее тоской о прошлом и мечтами о будущем. Возьмите любую книгу о познании себя и первым получите такой совет. Дурацкий, невыполнимый совет. Единственно верный.

Просто иногда он означает не радость осознания текущего мгновения.

А невыносимую, жгучую боль.

Все собрались в баре. Еда, спиртное, негромкие разговоры. Местами уже раздавался осторожный сдержанный смех. Жизнь потихоньку возвращалась в свое русло.

Мне было душно. От вида жующих людей накатывали тошнота и омерзение, все лица казались искаженными, голоса – режущими. Кто-то налил мне виски – я выпила, не почувствовав ничего. Мариза сначала сидела рядом со мной, потом убежала к подозвавшей ее Ронни в толпу кудахчущих женщин. Мама о чем-то шепталась с близнецами, папа в компании мужчин то и дело выходил курить на крыльцо. Я подавила порыв воспользоваться тем, что на меня никто не смотрит и уйти. Еще не время.

Труднее всего было досидеть до момента, как все начали расходиться. Каждый подходил ко мне, неловко обнимал, говорил сбивчивые ободряющие слова моей шее и, выйдя на улицу, наконец-то свободно выдыхал: «Бедная девочка. Как хорошо, что у меня все в порядке» и шел домой, уже зная, о чем будет говорить за ужином.

Наконец остались только свои.

Родители, Ронни, Мариза. Рэн. Рику и его жена Бьянка. Я.

Мы убрали со столов и перемыли посуду. Папа сварил всем кофе, и все сидели, медленно потягивая обжигающий напиток и утопая в тишине. Бьянка, умница Бьянка, интуитивно угадала, что нужно сделать, и первая начала говорить.