Этюды романтической любви - стр. 22
Девушка услышала его вопль отчаяния, а может быть осталась глуха к сему извлеченью звука. Но определенно его поэтичные слова её несколько озадачили. После чего Мирослав оставил её томиться ожиданием, а сам быстроходно направился домой за новеньким смычком.
Юноша шел вдоль улицы, названной в честь Чайковского. Он брел тропою гения, безудержно размышляя на романтическую тему своей жизни – “Почему она не услышала меня? Не распознала всю гениальность моих творений?” – спрашивал он у вселенной и тут же отвечал самому себе. – “Должно быть, потому что я плохо играл. Должно быть мне необходимо умереть, утонуть в крови под её глухонемым балконом, погибнуть от невозможной творческой усталости в юных летах, переломиться, как измученная облезлая кисть в дланях Небесного Художника, дабы она заметила меня, и наконец полюбила меня. – затем он горделиво вопрошал у Творца – “Неужели только мертвый гений заслуживает внимания? Неужели для того чтобы вразумить человечество, Богу нужно умереть?”.
Мирослав печально ступал, двигая усталыми ногами, словно старея с каждым пройденным шагом. На пути своём он видел многих встречных миловидных девушек, и, созерцая их красоту, думал о них пространно и драматично: – “Девы, вы определенно ангелы, ибо вам чуждо всё человеческое, либо вы люди и потому вы чуждаетесь всего ангельского”. – всю свою романтическую жизнь Мирослав грезил сей философской мыслью и всё никак не мог разгадать эту божественную непостижимую тайну.
Неужели сей мученическое бремя уготовано для него, для гения, неужели так предопределенно судьбой ради возвышения посредством унижения? Так оно и есть, ибо гениальность есть нищета, пустота, которую творец наполняет праведным светом истины.
2012г.
Новелла ночи
“Божественный поэт в зрелых летах
В темном лесу блуждает.
Бесславнейший поэт в младости цветах,
В светоче ночи плутает”
Образ. Поклоненье. Свет.
В душе неистово волнует
Платонический сонет.
Все чувства бастуют и чаруют
Безмолвия обет.
В сжиганье звезд
Остынет злость и ночь проснется,
Словно винограда гроздь
Дурманит, опьяняюще прольется
В уста младые винный дождь
Стихир любовной прыти,
Подвластные азам сердечных мук.
Шепот – “Спите…”
Но бессонна грусть разлук.
О сердце не корите.
Радуйся мученик поэт!
Портреты пусть твои рисуют,
Растает слава как первый снег.
О величье гения уж боле не ревнуют.
Молчанье – от всякой ссоры оберег.
Вечностью уснет творец,
Душой от тленья оторвется.
Ужель в ночи примет он конец?
Не жизнь, но творенье оборвется.
И восплачет льстец,
Терзаясь страхом, то молчаньем,
Усладой лени.
Но воскреснет вдохновеньем
Поэт убогий в бесславной тени,
Что именуется стареньем.
Россыпь звезд, ночной покров.
Господь, кто смертный час минует?
Вернется ли счастье вдов?
Кто душу истолкует?
Страсти – усмешки злых богов.
А добродетель – сердце
В груди любовно жмется.
Трепещет тельце,
Так тихо бьется
Семечком в младенце.
Ты помнишь свое рожденье?
Царские покои, сени,
Средь зверей раденье.
В ручонках погибают змеи.
И утихло их шипенье.
Мы трижды примем наготу:
Рождаясь, крестясь и Духом омываясь,
И когда теряя красоту,
Плоть мертвую одевают содрогаясь
Сожаленьем во бреду.
В ночи отверст исход,
Тьмою зыбкой преисполнен.
Светочем воссияет тот,
Кто кроток, кто покоен.
Благословлен тогда поэзии синод.
Восторг мечтательный исторг.