Этюды и смыслы. Опыт критической мысли - стр. 2
Как организовать сознание поэта, чтобы выудить хоть слово? Просто слушать его, желательно глядя в глаза, чтоб поверил, что его слушают. Бахыт верил, шутил по—настоящему, предоставив мне своего «внука, которого он увез в Америку, чтобы вырастить его там, а то его дочь родила слишком рано для ее возраста, а сплетен и упражнений в воплях никто не любит». Я поверила, смотрю на «внука», серьезного и плохо говорящего на русском, он вырос в Америке. «Внук» желает узнать Россию, как знают ее уважающие люди, поэты. Сам «внук» не пишет стихов пока. Он, может, их вообще не будет писать никогда, потому что у него «дедушка Бахыт» – уже поэт.
Гениальную книгу Бахыта Кенжеева «Вдали мерцает город Галич», выпущенную журналом «Воздух», мне удалось купить в Арсенале нижегородского кремля, совершенно неожиданно, через несколько лет после этой встречи. Книга значится как глава 17, – это идея журнала. Под заголовком пояснение: «Стихи мальчика Теодора». Вначале эти стихи кажутся абсурдными, но именно в абсурде языка ребенка скрыт смысл этой книги. Лирический герой, мальчик Теодор, познает мир натурально:
«в садах натурных благолепий
олимпом греции седой…»
«Почему у тебя в стихах Греция седая?», – спрашиваю Бахыта.
«Потому что мальчик Теодор, от чьего имени создана эта книга, юн, и все старое у него вызывает отблеск седины», – отвечает Бахыт.
Почему юмор исходит из абсурда у Бахыта? Я задала ему этот вопрос, прочитав:
«печальна участь апельсина
в мортирной схватке мировой
расти без мрамора и сына
качая римской головой
его сжует девятый пленум
и унесет река Лавать
евгений проданный туркменам
не мог страстнее целовать…»
Я только теперь поняла, почему: чтобы стихам не стать жвачкой девятого пленума. В этом Бахыт: он неподражаем, витиеват и в то же время абсурд – его законное эпатажное имя.
Бахыт и завораживающ в любовных стихах (посвященных Светлане Кековой) и, например, в «Колхиде»:
«У черного моря, в одной разоренной стране,
где пахнет платан шелушащейся пылью нездешней,
где схимник ночной, пришепетывая во сне,
нашаривает грешное блюдо с хвостатой черешней,
у черного моря булыжник, друг крови в висках….»
– вот это неповторимый поэтический язык Бахыта («булыжник, друг крови в висках»), эта наплывающая ритмика убаюкивания и одновременно фатальное выражение сквозь наплывающий сон открыть и узаконить новое, чтобы это новое не казалось чем—то неприживающимся, и чтобы новизны поэзии Бахыта Кенжеева не хватало и требовалось во всей поэзии в целом. Такова хватка гения: беседа с Медеей заканчивается вопросом:
«…Скажи мне, Медея, ведь это неправда? Они еще живы?»
И здесь логичен такой отступ, как при спонтанном приближении короля: все кланяются и вопрошают о его потребностях (– Кофе? Спиртное? Прохлады?)
«А вы в треволненьи грядущего дня, возьметесь ли вы умереть за меня…»
– вопрошает лирический герой поэта в подборке стихов Бахыта «Выбросить зеркало» в «Знамени» №10\2007, любезно подписанном и подаренном мне: «Очаровательной Лене Сомовой с … любовью». И миллионы стихопишущих ответят, не сговариваясь: «Да, Бахыт! Мы с тобой!».
Такова дань любви к поэту и теперь уже памяти его.
Znamya_2010_9 Стихи Бахыта Кенжеева
Ось Бродского и Айзенштата, Мандельштама, Аронзона и Поплавского
Публикация в журнале «Клаузура»,