Этому в школе не учат - стр. 26
Сержант так самозабвенно пел, что не заметил меня с тремя автоматчиками особого батальона военной контрразведки фронта.
А у людей уже руки тянулись за этими листовками. И глаза очумелые – массовый психоз.
– А мне листовочку, – сказал я.
И увидел, как изменилось лицо сержанта. Он указал на меня пальцем и что-то хотел проорать. А вокруг – несколько десятков вооруженных бойцов, кто-то деморализован, кто-то уже созрел для предательства.
– Комиссарская сволочь! – наконец выкрикнул сержант. – На убой нас!
Тут я ему и засадил из ТТ в грудь. А потом добил. Мои бойцы стояли с автоматами на изготовку, готовые стрелять в своих. В своих, которые едва не стали чужими.
– Так будет с каждым фашистским пособником! – крикнул я. – Есть желающие оспорить?
Молчание в ответ.
– Что, к фрицам на поклон собрались? Иуду послушали? А о семьях своих думаете, которые за вашей спиной? Коли умереть суждено, так с честью, сохранив жизнь нашим близким! А не как этот!
Толпа переменчива. Послышались голоса:
– А, все равно подыхать, пошли в окопы.
– Не подыхать, а выживать и бить врага! – воскликнул я.
В общем, распихал я их по окопам. Судя по всему, немцы в курсе были, не стреляли по «митингу», ждали массового перехода. Как увидели, что не вышло, так врезали из орудий, а потом двинулись в атаку.
Тяжелый был бой. Мы дрались вместе с солдатами. И отбились. А потом подошло подкрепление.
Рота ушла на переформатирование и под присмотр особиста. Может, не вся зараза вышла оттуда.
А мне – благодарность от начальства. И опять на передовую…
Глава 4
Курган очнулся от потопа. Точнее, ему только казалось, что он тонет. Его просто окатили из ведра холодной водой.
Он, покачиваясь, поднялся, держась за кирпичную стену.
– Я не знал, что вы настолько чувствительны, – засмеялся гауптштурмфюрер Дитрих Кляйн.
– Живой, – прошептал едва слышно Курган.
– Ну, живой ты пока условно.
Кургана трясло мелкой дрожью. Нервы. И холод – дул пронизывающий осенний ветер.
– Думай, как будешь реабилитироваться перед рейхом, – сказал Кляйн. – Мы предоставим возможность поразмышлять в спокойной обстановке…
А потом был концлагерь в Витебске. Полуразрушенные, практически непригодные для жилья бараки, обнесенные колючей проволокой, три вышки с пулеметами. И бесконечный лай собак.
Курган видел концлагеря с высоты вышек. И не представлял, что своей шкурой будет впитывать весь ужас и безысходность этого места. Иногда он думал, что лучше бы его расстреляли. Потому что таких мучений не испытывал никогда.
Он прошел через Магадан, великие стройки СССР. Но такого не было нигде. Здесь целенаправленно изживали из людей все человеческое.
В жуткой скученности находились десятки тысяч людей – в основном военнопленных. Изможденные голодом, теряющие способность к сопротивлению и связным мыслям люди.
Время от времени немцы кого-то показательно расстреливали. Но это даже не воспринималось пленными как наказание, а виделось освобождением.
Что делать? Бежать? К этому Курган привык. Последний раз он рвал когти из советского лагеря. Смешно получилось. Подбил братву на побег и подставил под автоматы конвойных войск НКВД, а сам ушел другой стороной. Подельников поубивали, а он живой. Потом на «малине» воры его на перья хотели поставить за это, а он подрезал двоих. После шатался по всему Союзу неприкаянный, пока не добрался до Минска.