Это я тебя убила - стр. 23

– Мне очень грустно, – призналась я, когда он скромно отщипнул гроздь винограда. – Лин стал дальше. Я понимаю, он будет королем и ему нужно многое понять и выучить, но все-таки…

– Но все-таки это неправильно, особенно если вы действительно хотите в будущем что-то делать вместе, – закончил он мысль.

– И грустно, – упрямо повторила я, хотя его слова были логичнее.

– Отец вообще знает, что вы это решили? – Эвер сложил пальцы домиком, подался чуть-чуть вперед. Виноград так и лежал на краю его тарелки.

– Я… – Я задумалась. – Ну, наверное, нет. Я не говорила. Маме бы не понравилось.

– А принц Лин?

А он сказал мне: «Когда-нибудь». В глазах защипало, и пришлось скорее опустить голову, мотнуть ею так, чтобы темные пряди хоть немного занавесили лицо. Я старательно отращивала их, как раз для такого.

– Понятно. – Эвер не стал дожидаться ответа. За волосами я видела только его руки. – Подумайте об этом. Может, так что-то станет проще.

– Он не… – начала я, имея в виду угрюмую отстраненность брата, но тут же вскинулась: почувствовала, что Эвер опять слегка улыбается.

– Советы королям дают волшебники. Ты сама так говорила.

Я поняла, что он имеет в виду, в тот же день. Впервые за долгое время мне повезло: папа позвал нас с Лином провести вечер в экседре[6]. Ему вспомнилась вдруг петтейя – игра на мраморной клетчатой доске, где нужно двигать свои фигуры и «есть» фигуры противника. Кто первым займет чужие клетки и сохранит при этом больше фигур, тот и выиграл. Пока была жива мама, мы играли по парам, а потом из каждой пары сражались победители. Теперь нас осталось трое, и пусть мне очень хотелось пригласить Эвера – он тоже умел играть, – я не решилась. Так что мы сделали иначе: Лин играл с папой, а я болела то за одного, то за другого. Играли мы с братом, а папа болел. И наконец он сразился со мной. Победитель определялся по скорости и эффективности ходов.

Где-то в середине последнего поединка я и сделала то, что мы с Эвером задумали: спросила папу, что он думает о придворных волшебниках. Помрачнев, он тут же начал сыпать вопросами, зачем я такое спрашиваю, – и я с деланой неохотой призналась: «Хочу быть придворной волшебницей Лина, вот». В ту минуту я посмотрела брату, сидящему сбоку, в глаза. Он молчал и рассеянно улыбался. Он вообще был задумчивым, оба своих сражения проиграл.

– Это правда? – Отец тоже обратился к нему.

К моей радости, Лин кивнул. Не было никакого «когда-нибудь».

– Я… – Папа сосредоточенно уставился на доску. Наконец конник – фигура, ходящая углом, – двинулась в атаку на моего императора. – Я подумаю над этим, это… занятно. Но если так, я многое делаю неправильно насчет вашего воспитания.

– Что? – сонно спросил Лин, хлопнув черными как уголь ресницами. Было ощущение, будто он вообще, пока папа бубнил, отвлекся, задремал. Это сердило: разве ему не важно, что мы на это вышли? Почему он не помогает мне?

Папа почти повторил слова Эвера:

– Если вы правда собираетесь в будущем что-то решать вместе, вам нужно побольше видеться. А все так поменялось без Валато… – Взгляд его потускнел. Я взяла своего легата и пустила в лобовую атаку на его копьеносца. – Ого, дочура… хороший ход.

– Я бы и рада больше видеться! – призналась я. Копьеносец завалился на бок.

– Я тоже, – встрепенулся Лин, но меня не оставляло ощущение, что он опять нас не слушал, опять проваливался в сон.