Это Тбилиси, детка! - стр. 14
– На Самгори выйти, мимо еврейского кладбища, потом налево, потом вниз и в третий дом от начала улицы постучать три раза. Над воротами королек растет.
– Издеваешься? А улица как называется?
– Не помню.
Она театрально возвела глаза к небу:
– И она еще берется учить детей?
Потом тут же произвела рокировку:
– Так, я отведу Пацико и поеду с тобой! Немедленно. У меня как раз есть хорошие дрова.
Так мы оказались у батюшки. Перед калиткой соседка взяла на себя роль первой скрипки, клятвенно заверив, что за дрова теперь отвечает лично она и не допустит в этом святом деле никакой самодеятельности типа жалких прутиков. Батюшка, само собой, радостно Зину благословил.
Через день в семь утра я стала свидетелем спора между соседкой и нашим дворником Рамазом. Яблоко раздора – выброшенный кем-то деревянный стул без ножки. – Отпусти, негодяй, я первая увидела!
Курд захлебывался от ярости и выкрикивал что-то непечатное.
– Не дам! Участок моя и стул моя!
Стул трещал всеми своими целлюлозными клетками.
«Для батюшки старается, – поняла я. – И ведь костьми ляжет за стул!»
С Рамазом соседка находилась в состоянии перманентной войны. То он гонял кошек, которых она кормила по утрам, то она жестом сеятеля разбрасывала мокрый хлеб для голубей на подметенной территории. Как-то Рамаз погнался за ней с метлой, хорошо хоть не побил «эс гижи»[10], как он ее окрестил. В итоге победила мужская сила. На соседку было жалко смотреть, она чуть не плакала. Но Господь утешил ее по-своему. Выглядываю днем, смотрю, она откуда-то тащит старый паркет и сияет, как майское солнце. Милостиво помахала мне рукой и крикнула:
– Целую гору на Палиашвили кто-то выбросил, уже третий рейс делаю!
Лицо ее, обычно с гневными складками, излучало радость.
Как мало все же надо человеку… В однообразной жизни соседки появился новый светозарный смысл – «дрова для батюшки»! Все деревянные отходы в округе она аккуратно складировала и два раза в неделю в больших сумках отвозила по нужному адресу. Батюшка даже выдал ей ключи от калитки, чтоб заходить во двор, когда он будет на службе. Меня она к поездкам ревностно не подпускала:
– Какой от тебя может быть толк. Это мое!
Длилась священная миссия несколько лет. Потом батюшкины чада провели ему газ. А соседке оставалось одно, не героическое – иногда носить ему домашние блинчики. Но это было скучно и неинтересно.
Все-таки, как ни крути, у каждого человека должна быть своя великая миссия. Иначе для чего тогда жить?
Про войну с келейником
Говорят, каждое доброе дело наказуемо и без искушений не делается. В случае с Зиной и дровами вышло именно так.
Носит, значит, она эти тяжеленные сумки к батюшке в хибарку и по ходу дела приглядывается к мизансцене и окружающим персонажам. Как-то вернулась злая-презлая и рассказывает:
– Пришла я к отцу Филарету, а он отдыхал после службы. Стучу сперва, как положено, три раза. Ноль реакции. Достала ключи, открываю. Чувствую, изнутри кто-то держит, не пускает. Глянула в щелку в заборе, кто там на моих нервах играет. А это придурок батюшкин, Васико. Келейник, ты ж понимаешь! И откуда только такого недоделанного выкопали! Кричу ему:
– Васико, открой, это я, Зина, дрова принесла!
Он приоткрыл чуть-чуть калитку, нос свой килограммовый высунул и снова попытался закрыть. Я ногу вставила, а он давит что есть силы. Садист малолетний! Я кричу: