Это со мной уже будет - стр. 3
Жена Мити работала в администрации симфонического оркестра, гастроли планировались давно, и Митя говорил маме о них. Была середина лета, он приехал с работы и ещё издали увидел на лавочке у подъезда знакомую фигуру, оглядывающую свои сумки. У мамы уже был мобильный телефон, но она объяснила, что приехала недавно, а Митя ей сам говорил, во сколько обычно приходит с работы.
Стало почти темно и ощутимо прохладнее, Митя поёжился. Машина едва слышно тарахтела, мигая лампочками аварийной остановки. Он решил сесть внутрь. Захлопнув дверь, стал бесцельно нажимать кнопки радио.
– Что получается, – бормотал Митя, – прошло 13 лет. Дочь выросла. Мама приезжает без звонка. Лифт не работает. Какие выводы? Никаких. Пока никаких. Что ещё было в том году? Не помню. Ничего, блин, не помню. Катька начала ходить. Люба сидела дома лет до трех. Я работал. Таак, – протянул он, подытоживая.
В памяти возникали картины детской кроватки, располневшей Любы, торта с одной свечкой и всё. Это всё, что он помнил за тот год, не считая истории с неработающим лифтом. В голове трудноуловимо метались обрывки и намёки. Массажист приходит массировать Катьку. Митя гуляет с коляской в соседнем парке. Новый 2001 год отмечается дома, впервые вдвоем без друзей и ресторанов. Опасения, что взрывы петард за окном разбудят ребенка. Но дочь проявляет удивительное равнодушие к хлопкам, не стихающим до 4 утра. Зато, когда Митя на кухне уронил вилку, и она звякнула по кафелю, через закрытые двери детской спальни донесся закатистый плач. Вот и всё, что удалось наскрести: пару праздников, прогулка с коляской, массажист и звон упавшей вилки.
Митя обратил внимание на телефон, закрепленный у лобового стекла. Пришло новое сообщение, и, похоже, было несколько старых непрочитанных. Взял прочесть. Одно с рекламой, другое от Любы час назад: «Купи арбуз». Второе от неё же только что: «Ну ты где?».
Митя ценил, что она не звонила. Никогда – с первого дня знакомства. И он не звонил. Терпеть не мог, когда кто-то звонил ему, и никогда не делал этого сам, и не принимал входящий вызов, если абонент не определялся.
Ответил Любе: «Я на мойке». Он делал так иногда, если надо было объяснить задержку. Даже если бы на другой день она бы увидела, что машина грязная, и спросила об этом, всегда можно сказать, что большая очередь совсем не двигалась, он плюнул и уехал. Необходимость в такой маленькой лжи не обязательно прикрывала ложь большую. Иногда не хотелось пускаться в долгие объяснения, как, например, в тот вечер, когда он повез домой в стельку пьяного шефа. Не та история, чтобы рассказывать жене.
Начальник его, а, точнее, полноценный хозяин, был «владельцем заводов, газет и пароходов», как любил хвастать Митя перед друзьями. И среди множества активов имел здание в глубине арбатских переулков, активно сдаваемых под офисы. Сотрудником, ведающим контактами с арендаторами, и был Митя. Регулярные встречи с партнерами всех видов выбивали из Геннадия Львовича остатки здоровья, поэтому после особенно крепких загулов он по нескольку дней не был доступен ни по каким каналам. У шефа был персональный водитель Пашка, но тот часто где-то пропадал по поручениям и не спешил возвращаться. Доставить начальника домой, случалось, было «почётной» обязанностью Мити, но рассказывать про это Любе не хотелось. Эти детали могли нарушить ту ауру серьезных и ответственных обязанностей, которую обрисовал Митя вокруг своей работы, кое-где изрядно приукрасив. К тому же, он старался обходить тот факт, что шеф был на 11 лет его моложе. В свои 47 лет он давно уже не тянул на Митю, Диму и даже на Дмитрия. Но так уж повелось, что с самых школьных, а может и детсадовских дней, был он для всех Митей. Разве что новые арендаторы называли его первое время Дмитрием Алексеевичем.