Это слово – Убийство - стр. 22
На выходе из зала суда Джудит Гудвин заявила: «Нельзя садиться за руль, если у тебя плохое зрение. Если это не запрещено законом, значит, закон нужно изменить. Мой сын погиб, второй покалечен, а ее лишь слегка шлепнули по руке – это несправедливо».
Представитель благотворительной организации «Притормози!» считает, что «водитель обязан полностью контролировать себя на дороге; в противном случае пользоваться автомобилем нельзя».
– Все это произошло ровно десять лет назад! – воскликнул я, сопоставив даты всех статей.
– Девять лет и одиннадцать месяцев, – поправил Готорн. – Авария случилась в начале июня.
– Все равно, практически круглая дата. И мальчик выжил…
Я взял листок с эсэмэской и снова прочел: «…искалеченного мальчика».
– Думаешь, тут есть связь?
Я уловил сарказм, однако не попался на удочку.
– Вы знаете, где она живет? – спросил я. – Джудит Гудвин?
Готорн порылся в бумагах.
– Где-то в районе Харроу.
– А что же они делали в Кенте?
– Наверное, отдыхали. Первая неделя июня – летние каникулы.
Похоже, у Готорна все-таки есть дети, иначе откуда бы он знал? Однако я не рискнул еще раз затронуть тему и лишь спросил:
– Мы поедем к ней?
– Не стоит торопиться. К тому же у нас встреча с мистером Корнуоллисом.
Я тупо уставился на него, совершенно забыв, о ком идет речь.
– Гробовщик, – напомнил Готорн и принялся собирать документы в пачку, подтягивая их к себе, словно фокусник – колоду карт. Интересно получается: несмотря на явную неприязнь инспектора Мидоуза, кто-то в верхах воспринимает Готорна всерьез. Место преступления оставили нетронутым, его держат целиком и полностью в курсе дел…
Готорн затушил сигарету.
– Пойдем.
И снова за кофе пришлось платить мне.
Мы сели на автобус № 14 – тот самый, на котором Дайана Купер ездила в день смерти, «проследовали», как сказал бы Готорн, «по маршруту жертвы» до Фулэм-роуд, вышли в 12:26 и направились в похоронное бюро.
В последний раз я заходил в похоронное бюро, когда умер отец, а это было давным-давно – мне тогда едва исполнился двадцать один год. Хотя он долго и тяжело болел, его смерть повергла всю семью в шок. По причинам, непонятным мне до сих пор, организацией похорон занялся мой дядя. После долгих лет агностицизма отец вдруг возжелал ортодоксального погребения. Наверняка дядя считал, что оказывает нам помощь; к сожалению, он был излишне самоуверенным, даже хамоватым человеком и никогда мне не нравился. В общем, мы с ним пошли в агентство. В еврейских семьях хоронят очень быстро, так что я даже не успел толком осознать происходящее. Смутно помню просторный темный зал, больше похожий на отделение утерянных вещей на вокзале. За прилавком – бородатый коротышка в плохо сидящем костюме и ермолке: то ли сам распорядитель, то ли его помощник. Словно в кошмаре, меня окружает толпа людей – клиенты или персонал? Не было чувства защищенности, приватности.
Дядя долго торговался с человеком за прилавком, обсуждая различные виды гробов и прочие аспекты, даже не спрашивая моего мнения. Постепенно они начали повышать голос, и в какой-то момент я вдруг осознал, что завязалась ссора. Дядя обвинил гробовщика в жульничестве; тот побагровел и заорал, тыкая пальцем в нашу сторону и брызгая слюной:
– Хотите красное дерево – так и платите за красное дерево!