Это моя работа. Любовь, жизнь и война сквозь объектив фотокамеры - стр. 15

Всё, моя карьера закончилась, не успев начаться. Я опустила камеру и просто стояла, глядя на балкон. И тут кто-то тронул меня за плечо.

– Эй, малышка! Дай мне твою «тушку».

Я не понимала, чего хочет этот человек.

– Сними с камеры объектив и дай ее мне.

Я сделала, как он велел, а он поставил на мою крохотную камеру мощный 500-миллиметровый объектив – я тогда и не знала, что все «тушки» Nikon можно использовать с любыми «родными» объективами.

– Теперь смотри!

Я взвизгнула от радости: Мадонна была прямо передо мной, в моем видоискателе. Все журналисты на площадке повернулись ко мне и закатили глаза.

Мой снимок Мадонны в Каса-Росада появился на первой странице газеты, а я получила работу и 10 долларов.

Работая на Herald, я побывала на выставке работ Себастьяна Сальгадо: огромные снимки рабочих со всего мира. Эти несчастные люди тяжко трудились за мизерные деньги. Фотографии стали для меня настоящим открытием: как ему удалось показать судьбу этих людей? До этой выставки я не знала, хочется ли мне быть уличным фотографом или репортером. Но, войдя в зал, я была так захвачена его снимками – страстью, деталями, фактурой, – что решила посвятить свою жизнь фотожурналистике и документальной фотографии. То, что до этого момента было для меня всего лишь способом зафиксировать что-то красивое, превратилось в нечто совсем другое. Я поняла, что могу рассказывать истории. Сальгадо показал мне союз путешествий и чужой культуры с любознательностью и фотографией. Вот это и есть фотожурналистика.

До той выставки я даже не подозревала, что такое возможно. Я не думала, что фотография может одновременно быть и искусством, и журналистикой. Я не знала, что мое хобби может стать делом жизни. Но тогда я поняла, что хочу рассказывать людям истории через свои снимки, обращаться к их человечности, как это делал Сальгадо, будить сочувствие к тем, кого я буду снимать. Я сомневалась, что мне когда-нибудь удастся передать в одном снимке такую боль и красоту, но мне этого хотелось. Я ходила по выставочному залу и плакала.

Мне повезло – я открыла то, что сделало меня счастливой и честолюбивой, в таком возрасте, когда не испытывала страха неудачи, когда мне просто нечего было терять. Я никогда не испытывала неуверенности, характерной для двадцатилетних. Но когда я начала работать в газете, Мигель дал мне лучший в моей карьере совет: «Оставайся в Латинской Америке, изучай фотографию и соверши все свои профессиональные ошибки в Аргентине, потому что, если совершишь ошибку в Нью-Йорке, второго шанса тебе никто не даст».

В Штаты мы вернулись в 1996 году. К этому времени я уже была готова. Я собрала все свои посредственные снимки из Buenos Aires Herald и отправилась в New York Post, New York Daily Post и Associated Press (АР) с твердым убеждением в том, что меня непременно должны взять на работу. Тогда я была самоуверенной девицей двадцати двух лет от роду, в стильных джинсах, белоснежной рубашке и туфлях на толстой черной платформе. (Рост у меня невелик, и я терпеть не могу туфли на плоской подошве.) В газетах меня включили в список «стрингеров», чтобы обращаться ко мне, когда им понадобится фотограф для разовых поручений. Ни один фотограф из этого списка ни разу не отказался ни от одного поручения, даже если из-за этого приходилось пропустить романтический ужин, проснуться в пять утра, торчать часами на морозе во дворе суда или снимать детей, играющих в фонтане пожарного гидранта в жаркий летний день. Поначалу задания были не шибко интересными, но я бралась за все – с радостью.