Это Америка - стр. 79

Тут Маруся слабым голосом спросила:

– Доченька, скажи уже мне, о чем вы там говорите. Роза тихо сказала матери, оглядываясь на мужчин:

– Мама, ему не делали обрезание.

– Ах, какое это все имеет значение!..

– А такое, что они хотят ему делать обрезание теперь. Маруся застыла с открытым ртом:

– О чем ты?.. Я не понимаю, до меня не доходит.

– Мама, мамочка, ты соберись с мыслями. Видишь ли, чтобы похоронить папу по ихним обрядам, они хотят сделать ему обрезание теперь. Иначе еврейский Бог его не узнает. Поняла?

– То есть как мертвому обрезание?..

– Да. По закону ихнего раввината.

Маруся эхом ответила на слова дочери:

– Но это же надругательство над телом… У меня с головой что-то… Мне кажется, что я сама сейчас умру.

Роза обняла мать, вкрадчиво стала говорить:

– Мамочка, я понимаю, но ты соберись с мыслями, ты же сильная женщина, настоящая русская баба.

– Что же я должна делать, если я русская баба?

– Им надо сказать, согласна ли ты на это.

– Согласна ли я?.. При чем тут я?.. Я только знаю, что теперь уже русской бабе это… – она запнулась, указывая на ширинку, – это уже не понадобится, оно уже мертвое.

Яша подкрался сзади к Розе, вкрадчиво спросил:

– Раввин спрашивает, можно ли уже звать мохела? Если вы не согласитесь, раввинат может сделать это по своей воле. Раввинат все может.

Роза громко и отчаянно закричала:

– Черт вас побери вместе с вашим раввинатом! Делайте что хотите!

Обрадованный Яша кинулся к раввину:

– Они согласны, можно звать мохела.

– Так-так, так. А для чего звать?

– Но вы же сами говорили – чтобы сделать обрезание! Раввин радостно воскликнул:

– Ах, да – для обрезания!.. Какой вы умница!.. Так они согласны? Давайте звать мохела.

И они с Яшей ушли звать бригаду для обрезания, живо переговариваясь на ходу[39].

Пришел специалист – мохел – с бригадой помощников. Женщин попросили выйти. Он быстро управился со своей задачей, а потом они пили кошерное вино, пели и танцевали вокруг тела. Маруся с Розой со страхом наблюдали за ними в проем двери.

Хоронили Михаила Штейна на еврейском кладбище. Над завернутым в саван телом десять мужчин читали кадиш, а Маруся с Розой должны были стоять в стороне: женщины не могли участвовать в кадише.

Маруся огорчалась, что Мишу не положили в гроб, шептала дочери:

– Что же это такое?.. Гроба нет, все не по-нашему, все чужое…

Роза обнимала мать и плакала:

– Боже, как мы хорошо жили еще вчера…

Потом им разрешили попрощаться с телом. Маруся прильнула к своему Мише, оглянулась, украдкой перекрестила его и засунула в складку савана христианский крестик. Она была уверена, что так надо, и опять шепнула дочери:

– Я знаю – Мишенька сам хотел бы иметь крестик.

Роза подумала: «Уж лучше крестик, чем обрезание после смерти…» К ним подошел раввин и неожиданно надрезал ножницами их кофты.

– Ой, что это? Зачем?

Услужливый Яша тут же объяснил:

– Это полагается по обряду. После похорон вы должны выбросить эти вещи.

Когда все мужчины ушли, мать и дочь прокрались на кладбище и долго стояли над ровной свежей землей, на которую положили белую мраморную плиту. Маруся очень огорчилась, что на могиле не возвели обычного в России холмика:

– Что же это такое? Холмика могильного – и того нет. Все не по-нашему, не по-людски…

Она шептала молитву и долго крестилась.

Яша вернулся, проводил их домой и объяснил: