Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии - стр. 15

, а в России – «особый путь». В концепции Уварова «особый путь» России читался как «исконно русские начала», важнейшими из которых министр назвал православие русского народа и его преданность самодержавию, готовность подчиняться своему царю как «отцу народа». Фактически речь шла о раболепии как якобы неизменном качестве русского народа, которое должно было внушаться, укрепляться и воспитываться усилиями «народного просвещения», вверенного попечительству С. Уварова. Предложенная им государственная идеология получила в просвещенном российском обществе нелестное название «официальная народность» и была критически встречена не только либералом-западником П. Чаадаевым, но и консерватором-славянофилом С. Аксаковым, назвавшим такую народность «форменной» и «казенной»46.

Слово «народность» плохо приживалось в политическом языке империи, поэтому в эпоху следующего императора Александра II продолжались поиски альтернатив как термину «народность», так и крамольному слову «нация». Министр внутренних дел граф П. Валуев обосновывал перед царем необходимость сохранения термина «нация» при изменении его содержания (понятия) с политической трактовки на сугубо культурную и фольклорную, отражающую специфику языка и обычаев того или иного народа. Он же первым стал использовать и производное от слова «нация» понятие национальность как принадлежность подданных Российской империи к культурной нации (Kulturnation). Валуев, в молодости бывший писателем, еще в конце 1830‐х годов в своем философском эссе «Мысли о национальности» обосновывал необходимость замены понятия нация (la nation) как сугубо политической категории понятием национальность (la nationalité) как сугубо фольклорным, отражающим специфику культуры и обычаев народа47.

В 1860‐х годах Валуев в своих докладах императору ввел в политический оборот еще одно понятие – национальный вопрос. Этим термином он обозначал угрозы сепаратизма со стороны основных национальностей Царства Польского и Малороссии (ныне Украины), а также литовцев48. С каждым последующим десятилетием российской истории национальная проблематика все больше обретала этническую окраску и при этом трактовалась с позиций эссенциализма как некий набор природных свойств, фатально присущих тому или иному народу (этнической нации). С конца 1890‐х годов российские славянофилы в споре со своими оппонентами западниками стали активно развивать идею Уварова о принципиальных и навеки предопределенных различиях между русским народом и нациями Запада. По мнению славянофилов, «русский народ навсегда отказался от бремени народного представительства в пользу самодержавной монархии»49. При этом славянофилы 1890‐х годов отказались от наследия своих предшественников – славянофилов середины XIX века (К. и И. Аксаковых, А. Кошелева, Ю. Самарина и др.), которые проявляли оппозиционность к доктрине «официальной народности», считали ее удушающей творческое начало («душевредным деспотизмом», «угнетательской системой»). Поздние же славянофилы конца 1890‐х – начала 1990‐х годов (Н. Данилевский, К. Леонтьев, В. Розанов и др.) активно развивали идеи особого пути России. Именно эта когорта славянофилов стала противопоставлять особенности национального характера русских (терпимость, жажду истины, спонтанность, сердечность, душевность, великодушие, соборность как склонность принимать решения коллективно) обобщенному образу западного менталитета, которому якобы всегда присущи эгоизм, жадность, лживость, холодная расчетливость. Поздние славянофилы поставили на службу сохранения самодержавия и имперской власти концепцию нации как этнического явления, навсегда приросшего к телу русского народа. Из кругов поздних славянофилов выросло и то идеологическое течение, которое стало именовать себя «русские националисты».