Эта ласковая земля - стр. 6
Но теперь она застенчиво улыбнулась, поставила миску на стол передо мной и принесла ложку.
– Спасибо, Донна, – сказал я.
– Благодари мистера Вольца, – ответила она. – Он спорил с миссис Петерсон. Сказал ей, что это преступление – заставлять тебя работать на голодный желудок.
Вольц засмеялся:
– Пришлось пообещать сделать ей новую скалку.
– Миссис Брикман это не понравится, – сказал я.
– Миссис Брикман не обязательно об этом знать. Ешь, – сказал Вольц. – Потом я отвезу тебя к Бледсо.
– Донна, – окликнул женский голос с кухни. – Не копайся.
– Тебе лучше идти, – посоветовал Вольц.
Девочка послала мне последний загадочный взгляд и исчезла в кухне.
– Ешь, Оди, – сказал Вольц. – Я пойду задобрю миссис Петерсон.
Мы с Альбертом остались одни, и он заговорил:
– О чем ты только думал? Змея?
Я принялся за горячую кашу.
– Это не я.
– Точно. Это всегда не ты. Боже, Оди, ты только что стал на шаг ближе к отчислению из школы.
– Какой ужас.
– Думаешь, в исправительном доме будет лучше?
– Хуже быть не может.
Он смерил меня суровым взглядом.
– Где ты взял змею?
– Я же сказал, это не я.
– Ты можешь сказать мне правду, Оди. Я не миссис Брикман.
– Только ее прислужник.
Это его проняло, и я подумал, что он мне врежет, но он только сказал:
– Она серьезно относится к своим словам.
– Она одна такая.
Я улыбнулся, вспомнив ее дикий танец, когда змея проползла по ее ступне. Черный полоз, совершенно безобидный. Если бы это была шалость, то очень дерзкая, из-за непременно последовавшей бы порки. Даже я дважды подумал бы. Но я подозревал, что тварь заползла с улицы в столовую случайно.
– Уверен, она намочила панталоны. Всем было смешно.
– Но выпороли тебя и оставили на ночь с Фариа. А теперь ты будешь работать на полях у Бледсо.
– Выражение ее лица того стоило.
Это была не совсем правда. Я знал, что к заходу солнца пожалею, что змею повесили на меня. Рубцы на спине, оставленные ДиМарко, еще болели, а от сенной пыли и собственного соленого пота станет еще хуже. Но я не хотел, чтобы самодовольный всезнайка Альберт видел мое беспокойство.
Тогда моему брату было шестнадцать. В Линкольнской школе он сильно вытянулся. У него были блекло-рыжие волосы с непослушным хохолком на макушке, и, как у большинства рыжих, легко появлялись веснушки. Летом его лицо было сплошь покрыто пятнами. Он стеснялся своей внешности и считал ее странной, поэтому старался компенсировать это интеллектом. Альберт был самым умным ребенком, которого я знал, самым умным ребенком, которого знал кто-либо в Линкольнской школе. Он не отличался спортивными успехами, но его уважали за ум. И он был до невозможности честным. Это не было семейной чертой, поскольку мне было плевать на то, что Альберт называл моралью, а наш папа был своего рода мошенником. Но мой брат становился непоколебим, когда дело доходило до правильных поступков. Или того, что он считал правильным. В этом я не всегда с ним соглашался.
– Где ты работаешь сегодня? – спросил я между ложками каши.
– Помогаю Конраду с техникой.
Это была еще одна особенность Альберта. У него были золотые руки. Его мозг мог решить техническую загвоздку, от которой все остальные только чесали в затылках. Его часто отправляли под начало Бада Конрада, который работал в школе завхозом. В результате Альберт разбирался в котлах, насосах и моторах. Я думал, что в будущем он станет инженером. Сам я еще не знал, кем хочу быть. Знал только, что кем бы я ни стал, я буду уже далеко от Линкольнской школы.