Эта чудесная жизнь - стр. 16
Я, между прочим, одно время увлекалась чтением старинных книг, и там просто ужас какой-то описывался, как все в далеком прошлом были несчастны – и в любви, и вообще. И сами страдали, и других заставляли страдать, и на преступления шли, и опять – мучились, мучились, мучились… Мне под конец все это так надоело, что я совсем забросила чтение художественной литературы.
– А почему ты прошел сюда не через Лабиринт, а через обычный вход? – опять напустилась Лена на Алекса. – Вечером опять в полутьме сидеть будем.
– Не придумывай. Никогда мы в полутьме не сидели. И вообще, я сегодня устал, – холодно ответил Алекс.
– Ты взрослый. Ты сильный мужчина, отчего ты устал, да еще с утра пораньше… – фыркнула она.
Подобные разговоры не были приняты в обществе (никто ни перед кем не обязан отчитываться!), так что Лена, наверное, сейчас поступала неправильно, придираясь к Алексу.
Но я в этот момент находилась на стороне Лены. Алекс мне не то что бы не нравился, нет… Но я его не понимала, честно. Он сам обожал прицепиться с какой-нибудь ерундой к любому, кто попадался на его пути, и втягивал своего собеседника в долгий спор.
А смысл его речей? Переливание из пустого в порожнее, скучная болтовня. Поэтому я старалась избегать общения с Алексом, мне не хотелось тратить свое время впустую.
Лена быстро позавтракала, затолкала поднос с посудой в чистку, и убежала.
Алекс методично и вдумчиво ел свой завтрак – россыпь темных шариков, вероятно, хрустящих; к ним прилагалась оранжевая, очень густая подливка. Ах, да у него мои вкусовые предпочтения, оказывается, и почему-то противно от этого…
Но тут мне стало не до Алекса: в Столовую, через обычный вход, зашла наконец Нина. Она двигалась с трудом. Последнее время у нее, судя по всему, не хватало сил. Уж к Нине никто бы не стал придираться (равно как и к Дине с непоседой Ники), почему она не через Лабиринт сюда заходит.
– Нина, привет! – бросилась я к ней, обняла.
– Тише, тише, Рита, ты меня уронишь… – засмеялась она.
– Давай, я тебе помогу…
– Я сама…
– Я помогу тебе потому, что люблю тебя, а не потому, что ты нуждаешься в помощи, – возразила я. Взяла Нину под руку, повела ее к раздаче. Нина была чуть выше моего плеча. И это, к сожалению, тоже напоминало о том, что Нина жила на свете совсем уже давно, очень давно.
Волосы ее – белые-белые. Седые. Морщины на лице, пигментные пятна на руках, а кожа на предплечьях совсем дряблая, пугающе нежная и как будто пустая…
Нина провела дрожащей ладонью перед считывающим устройством.
– Принесу поднос тебе, ладно? Ты садись пока.
– Ладно уж, командирша, – усмехнулась Нина, и зашагала, чуть пошатываясь, к двухместному столику.
Если подумать, то Нина была совсем не ласковой по характеру, а наоборот, очень сдержанной и суховатой. И меня она решила взять в воспитанницы когда-то не потому, что я ей как-то особо нравилась, или ей стало меня жалко… Она призналась однажды, что тогда вдруг почувствовала меня не чужой себе. Своей.
Да, в первую очередь, конечно, это Истина, по каким-то там своим параметрам, сочла Нину наиболее подходящей кандидатурой на роль моей воспитательницы. Но нельзя и отметать желание Нины – стать для меня близким человеком.
Ведь как обычно бывало, если происходило грустное, и ребенок вдруг терял родителей… Тогда кто-то из наиболее подходящих взрослых получал от Истины сообщение: а готов ли он стать воспитателем этого ребенка? Иногда ведь люди отказывались, я о таком слышала, и что, это их право, даже если они идеально подходили на данную роль… Что ж, в этом случае Истина присылала сообщение следующей кандидатуре… Правда, говорят, первые ряды потенциальных воспитателей – самые подходящие. Вторые-третьи – уже не все так идеально в отношениях взрослый-ребенок.