Есть ли снег на небе - стр. 28
«Не будет жида в моем доме!»
А паненка отцу говорит:
«Или с Мойшеле под венец, или головой в колодец».
Слуги все видели и слышали ну, и разнесли по Ставнице.
Помещик с помещицей перепугались – дочка у них своенравная была, ни в чем укороту не знала. Сами ее так воспитали. Погоревали, поплакали, а делать нечего. Вызвали к себе Мойшеле, поселили его не в лакейской, как обычно, а в комнатах для барских гостей. За стол с собой сажать пытались, только он ничего не ел, свою еду приносил.
Через неделю помещик пригласил его в кабинет и все рассказал.
«Раз уж так получилось, – говорит, – женись на моей дочке. Любовь важнее всего на свете».
«Никак не могу! – отказался Мойшеле. – У нас, – говорит, – у евреев не женятся иноверках».
«Знаю, знаю, – отвечает ему помещик. – Но это же пустое, простая формальность. Крестись для вида, дело ведь не в обрядах, а в том, какой Бог у тебя в сердце. А в сердце никто не заглянет. Так что верь, в кого хочешь, а крест носи только для чужих глаз. Как обвенчаетесь, я сразу составлю завещание на твое имя. Отпишу тебе и дочке все свое богатство. Мы с женой свое отжили, порадовались, теперь ваш черед».
«Нет, нет, – стоял на своем Мойшеле. – Я очень вас уважаю, и ваша дочь – замечательная девушка, но мы не пара. Уж извините».
«Ты вот что, – начал злиться помещик, не привыкший к отказам. – Посиди-ка у себя в комнате под замком и подумай хорошенько. Такое предложение раз в жизни получают. Иди, иди, сынок, и пусть твой Бог головушку тебе просветлит».
Помещики в те годы полновластно распоряжались жизнью и смертью крестьян. Никакой управы на них не было, вершили в своих владениях, что на ум придет. Мойшеле это хорошо знал, но не испугался всемогущего пана.
Прошла неделя, а он со своего не сошел. Нет, и все! Хоть озолотите, веры еврейской не оставлю и на христианке не женюсь. Кто-то из слуг донес про отказ Мойшеле паненке, и та стала чахнуть прямо на глазах. Помаялась бедолага пару дней, а потом уговорила старого камердинера, и тот ночью провел ее в комнату Мойшеле. Они объяснились, паненка вернулась к себе в покои, и утром ее нашли бездыханной.
Никто не знает, что произошло, может, от горя померла, а может, руки на себя наложила. Помещик вернулся с похорон чернее ночи, напился от горя и велел привести к себе Мойшеле.
«Из-за тебя, подлый негодяй, – крикнул ему в лицо, – моя дочь лежит в земле. Но знай, что я выполню ее желание, ты навеки будешь вместе с ней!»
Вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил Мойшеле прямо в сердце. Той же ночью его зарыли в могиле паненки.
Помещику, разумеется, ничего не сделали. Впрочем, никто и не собирался – кому есть дело до какого-то еврейчика? Одним больше, одним меньше, кто их считает? Только портной через две недели забеспокоился, приехал в Ставницу к помещику, стал расспрашивать. Ему соврали, будто Мойшеле получил деньги за работу и ушел обратно в Меджибож. То ли людишки лихие по дороге на него напали, то ли он сам подался искать лучшую долю – кто может знать? Слуги помещика молчали, как карпы, портной вернулся Меджибож, и Мойшеле незамеченным исчез с лица земли.
Прошло три или четыре дня после смерти Мойшеле. Я, как обычно, был со стадом в поле. Денек выдался погожий, коровы мирно щипали травку, и я улегся вздремнуть под кустом. Проснулся оттого, что кто-то стоит надо мной. Открыл глаза, вижу – Исролик, чудотворец еврейский из Меджибожа.