Эспер - стр. 9

Война, рассуждал он, в каком-то смысле – чистилище. В глубоком, нравственном смысле. Время жертвенности. Так полагал урожденный русский из Санкт-Петербурга, решивший спустя восемь месяцев после подписания engagement вступить в санитарные отряды автомобилей России: Les Ambulances Russes. Санитар. Всего-навсего: сани-тар! Он, Эспер Якушев, способный художник, музыкант-любитель, свободно говорящий на трех иностранных языках, кутила и повеса, богатый наследник известной в Петрограде семьи. Санитар.

Все в прошлом, все пустое. Его охватывала гордость: санитарный отряд был сформирован на личные средства самой императрицы Александры Федоровны и русской знати, живущей во Франции. По этому случаю в Париже прошли торжества: французы оценили подарок России. Стоя на богослужении в русском соборе Александра Невского, сержант Якушев не мог представить, что два года спустя будет видеть кровавые сны. Тогда, слушая монотонный голос батюшки, видя истово крестящихся людей, Эспер испытывал прилив гордости, волнение. Даже больше. Самому себе можно не лгать и признаться: ощущение счастья. Да-да, ему казалось, что вот сейчас наступил важный момент, когда он наконец понял свое предназначение. То, что казалось бессмысленным, жестоким, вдруг приобрело обратный смысл и оправдание.

Спустя два года Безухов в нем стал жестче.

Эспер долго смотрел в темное окно и, пытаясь окончательно сбросить остатки тяжелого сна, почувствовал наконец некоторое облегчение. Возможно, его позвала Мартина, или дождь успокоил, или что-то другое, мистическое, пролетело перед глазами, приоткрыв картины будущей жизни. Он проследил за ползущей по стеклу каплей, проведя пальцем до оконной рамы. Как тихо… «Надеюсь, что скоро увижусь с вами, дорогие родители», – вспомнил он строчки из напечатанного днем письма. «Смирюсь и дождусь», – с этой мыслью задул свечу, подошел к кровати. Мартина, привстав, потянулась к нему:

– Бедный ты мой, бедный мой мальчик.

Сжав ее руку, Эспер навалился всем телом, ощущая тепло, радость. Стало спокойно, как когда-то, давно, в детстве. Мартина отозвалась на внезапную ласку своего русского друга. Тысячи женщин вселились в нее, забирая боль, страх, гнев, растерянность у того, кто так же, как она, хотел самой драгоценной малости: любви.

А вот их редкие свидания он помнил. В деталях, мельчайших нюансах, воссоздавая по секундам то, что предшествовало первой встрече.

Запасемся терпением, друзья! Главные герои выйдут на сцену чуть позже, пока же приоткроем занавес и посмотрим декорации. Повествование будет неполным и не совсем ясным, если не восстановить хронологию событий. Читать исторические выкладки, тем более столетней давности, конечно, скучновато. Попахивает нафталином. Отвыкли мы, ох отвыкли. Но иногда необходимо заставить себя это сделать чуть ли не силой. Именно: заставить! Может, что-то дрогнет, шевельнется в нашем сознании, повернутом на технологических достижениях. Может, хотя бы произнесем имена тех из ушедшей, полной катаклизмов, эпохи?

Обеспеченные, самодостаточные. Образованные. Элегантные, утонченные, высокомерные. Никто не упрекнул бы их в бездействии. За чем они устремились и за кем? Неужели благородство чувств и поступков обратно пропорционально развитию общества? Техническому прогрессу? Может, их души спустятся и, осмотревшись, заставят своих прагматичных потомков смутиться. Что ж, вы, братцы, – заметят укоризненно, – что ж вы так обмельчали? Что за конструкцию строите? На кой черт технологии, если смысл доброты, сострадания становится вторичным?