Эскиз нашей любви - стр. 43

– Достоевский?

– Это его имя на этой неделе, – поясняет Кэмерон, – Зейн делает вид, что любит классику, пока подкатывает к Люси. На прошлой неделе Достоевского звали Генрих Восьмой, потому что ему попалась фанатка сериала «Тюдоры».

– А как его звали изначально?

Парни обмениваются озадаченными взглядами, и мне становится понятно, что они уже не помнят.

– Он милый, – присев на корточки, почесываю кота за ухом.

– Ничего подобного, – отзывается Зейн. – Эгоистичный, злобный монстр, как и моя бывшая. Эта ведьма подбросила мне его, сбежала и даже не думает скинуться на корм или наполнитель для лотка.

– Не переживай, милый, – говорит Кэм. – Мы и сами отлично справляемся, ты же знаешь, мы хорошие родители.

Хмыкнув, Зейн смотрит на часы и поднимается из-за стола.

– Вспомнил эту стерву и сразу выпить захотелось, – отмахнувшись, он подхватывает куртку. – Если придет Люси, скажите, что я в баре, посижу пока с Майком.

– Только не натворите глупостей.

– Кто бы говорил, – усмехнувшись, он взмахивает рукой. – Я ушел, буду поздно и пьяный.

Когда за ним закрывается дверь, я снова начинаю задумываться, стоило ли мне вообще приходить. В квартире тихо настолько, что я слышу, как тикают часы в соседней комнате. Это ведь парень должен проявлять инициативу, а Кэм даже не удосуживается начать разговор. Скрестив руки на груди, он наблюдает за мной, приподняв уголки губ, так что мне начинает казаться, что он просто не знает, как попросить меня уйти. Или… Боже, а если он подумал, что я пришла сюда заняться с ним сексом?

Язык липнет к нёбу, в горле пересыхает, и мне жутко хочется выбежать на улицу и вдохнуть свежий воздух.

– Ладно, я, наверное, тоже пойду, – говорю я, пожав плечами, и направляюсь через кухню к выходу.

По пути я натыкаюсь спиной в стул – и он с грохотом падает. Поднимая его, задеваю локтем кружку с недопитым кофе. Она падает со столешницы и со звоном катится под стол, оставляя за собой темные капли.

– Вот же черт! – шиплю я и, присев на корточки, лезу под стол. Кружка целая, но ручка все же откололась. – Прости, мне так неловко.

– Все нормально, Энди, ты всегда волнуешься, когда остаешься со мной наедине. Зейн будет тебе благодарен: он все равно ненавидел эту кружку.

– О нет, только не говори, что это его, – издав недовольный стон, я вылезаю из-под столешницы, вдобавок ко всему ударившись о нее головой. – Он и так меня недолюбливает, а я еще и порчу его вещи.

– Он всех недолюбливает, это его перманентное состояние.

Верчу кружку в руках, рассматривая фотографию на ней: красивая брюнетка в объятиях Зейна. На этом снимке у него такая широкая улыбка, что начинает казаться, что это фотошоп. Ни разу не видела, чтобы Зейн улыбался.

– Нам ведь не обязательно, – опустив кружку на стол, снова пячусь, но в этот раз уже оглядываюсь, чтобы не снести еще что-нибудь, например, несущую стену или дверь, – говорить ему, что ее разбила я?

– Можем свалить все на Достоевского.

Натянув улыбку, я взмахиваю рукой, зная, что выгляжу полной идиоткой.

– Что ж, тогда пока. Спасибо, что одолжил толстовку.

– Прогуляешься со мной?

Кэм спрашивает это так просто, что я замираю. Ну почему я не могу вести себя так же непринужденно?

– Пожалуйста, Банни, мне будет приятно, если ты составишь мне компанию. Но даже если ты откажешь, я в любом случае провожу тебя до общежития.