Ёськин самовар - стр. 2
Он осмелился спросить почти шепотом:
– Баб Маль… и эти тоже вам отдавать?
– Нет. Они твои – распоряжайся сам, – глухо ответила она и вышла из комнаты.
С тех пор в доме все изменилось. Баба Маля перестала готовить еду на двоих, стирала только свое, практически не разговаривала с ним.
Он ждал. Надеялся, что все наладится. Но лед только крепчал. Работа в стройбригаде помогала держаться. Руки были привычны к тяжелому труду, и вскоре он смог перекрыть старую крышу – ту, что давно просела над курятником. Помогали одноклассница Ира и ее мама Ида. Они втроем месили глину босыми ногами, утрамбовали ее на перекрытии. К полудню кровля сияла под солнцем – новой, еще не высохшей глиняной шапкой.
И баба Маля, казалось, смягчилась. Она приготовила ароматный плов. Во дворе накрыли на стол. Были и тосты, и похвала от гостей. Но все перечеркнула одна фраза хозяйки:
– Размазня ты, Ёся… Мужики не сидят в хате, не ревут над школьными фотографиями…
Он попытался объяснить, что скоро достанет кирпич, обложит дом, сделает чердак.
– А ничего, что это моя хата? – резко перебила она. – Не забыл, кто ты тут есть?
А потом – последнее:
– Мой внук из армии возвращается. Жениться собирается. Где ему прикажешь жить?
Иосиф молча собрал вещи: пара рубашек, сандалии, книги. Вышел, надеясь, что баба Маля его остановит. Не остановила.
– Надеюсь, мои трусы не прихватил? – крикнула она ему в спину.
За калиткой он обернулся. Дом стоял аккуратный, беленый. На крыше – новая глина. По двору пасутся курочки. Парнишка вкладывался здесь «как для себя» – с душой, с сердцем. Но теперь понял: горбатого к стенке не приставишь. Он сирота, не здешней крови. Приютили – позволили посидеть и согреться. Ступай дальше…
Иосиф двинулся в сторону вокзала. А баба Маля, глядя ему вслед, вдруг сказала:
– Мы обязательно с ним помиримся. Но сначала пусть уедет. Будущего у него здесь нет…
Свои из Гуссенбаха
Was in der Jugend Wurzel schlägt,
das trägt die Blüte im Alter.“
– Friedrich Schiller
(То, что укореняется в юности,
расцветает в старости.)
Плацкартный вагон жил своей обычной, шумной и суетливой жизнью. Люди разворачивали котомки с домашней снедью, разливали чай из граненых стеклянных стаканов с подстаканниками. Некоторые неспешно потягивали пиво, закусывая сушеной рыбой, и увлеченно спорили о спорте.
На боковых местах мужики с громкими хлопками выкладывали кости домино, сопровождая каждый удачный ход довольными возгласами. В дальнем углу кто-то азартно раскидывал карты, сдвинувшись тесным кружком.
На верхних полках дремали утомленные дорогой пассажиры, а где-то ближе к тамбуру парень с гитарой негромко пел песню ставшего популярным Высоцкого. Его голос, чуть хрипловатый, но уверенный, пробирался сквозь общий гул вагона, и один из сидящих рядом даже невольно подхватил знакомый мотив.
Поезд мерно постукивал по рельсам, а жизнь в плацкарте шла своим чередом, смешивая в одно целое судьбы, разговоры, ароматы еды и звуки гитарных переборов.
Иосиф заплатил за постельное белье, принял из рук проводницы аккуратно сложенный сверток и ловко застелил свою полку. Движения были быстрыми и уверенными – матрас разгладил, подушку встряхнул, одеяло расправил и заправил так, словно делал это не впервые.
Парень действительно за неполный год уже в пятый раз проделывал путь на поезде Ташкент – Москва. Зимой их выпускной класс ездил по турпоездке в заполярный Мурманск, а летом Иосиф, по настоянию военкомата, отправился поступать в Тульское артиллерийское училище. И все – через Москву. Вот и считайте: дважды туда и обратно – уже четыре поездки. Этот путь он преодолевал за удивительно короткий срок теперь в пятый раз.