Еще один год в Провансе - стр. 3
Еще одного типа объявление, пожалуй, ни в одной другой стране мира не встретишь, кроме Франции. Можете полюбоваться им в Сен-Тропе, на площади де Лисе, где раз в неделю функционирует рынок. К ограждению привинчена эмалевая табличка, сообщающая прохожим ясно и недвусмысленно, что в данном месте и поблизости останавливаться и облегчаться категорически возбраняется. Вряд ли такое могло появиться в Ист-Хэмптоне, городе благовоспитанных и дисциплинированных мочевых пузырей.
Такого рода объявление уместно во Франции ввиду склонности французов к импровизации в части мочевыделения. Почуяв зов природы, иной француз тут же на него откликается независимо от того, где он в данный момент находится. В городах и городках сотни укромных уголков, вне поселений тысячи квадратных миль территории и миллионы кустиков, обеспечивающих комфорт и уединение для le pipi rustique на лоне природы. Но, судя по моим наблюдениям, интимность процесса – последнее, что интересует француза. Он может вырисовываться на диком утесе на фоне лазурного неба, подобный гордому оленю, может выскочить из-за баранки на обочину, пристроиться вплотную к проезжей части так близко, что приходится отворачивать, чтобы его не задеть. Мужчина занят мужским делом, не мешайте. И стесняться ему нечего. Если вам доведется при этом встретиться с ним взглядом, он, пожалуй, вежливо кивнет. Вероятнее всего, однако, глаза его будут устремлены ввысь, к небесам; туда же, к божественному, вознесутся и его мысли.
По счастью, в наиболее посещаемых местах такого рода запрещающие таблички нетипичны. Вежливость во Франции бросается в глаза. Не обязательно дружелюбие, но всегда благовоспитанность. Выйдя утром за покупками, на каждом шагу получаешь мелкие, но приятные признания факта своего существования. В других странах это вовсе не правило. В Англии, к примеру, многие продавцы тебя в упор не видят, возможно, потому, что вы не представлены им по всей форме. В Америке, стране вопиюще неформальной, чаще всего впадают в противоположную крайность: покупателю приходится отвечать на дружелюбные вопросы о здоровье, о том, как делишки, а там, если вовремя не увернуться, последуют вопросы о родне, предках и потомках, замечания по поводу одежды и странностей произношения. Французы, как мне кажется, нашли золотую середину между этими крайностями.
Помогает и весьма обходительный язык, в изящной форме подающий самые вульгарные темы. Нет, Monsieur, вы вовсе не вели себя за столом по-свински, вы просто страдали от crise de foie, у вас печень взыграла. А звуки, исходящие от того господина в уголке, вызваны не метеоризмом, это слышится piano des pauvres, пианино бедняков. Если же разросшееся брюхо грозит выстрелить пуговицами вашей рубашки, это всего лишь bonne brioche, сдобная булочка. А чего стоит элегантный перевод классического вестерна!
КОВБОЙ: Стопарь сивухи, кореш, живо!
СУБТИТР: Бокал дюбонне, официант, прошу вас…
Неудивительно, что французский на протяжении столетий оставался языком дипломатии.
И остается языком гастрономии. Разумеется, в стране, в которой у тебя все время сохраняется ощущение, что ты опаздываешь на завтрак, ланч или обед – во всяком случае, на дорогах, – ожидаешь наглядного подтверждения жертвоприношения национальному аппетиту. Ищешь взглядом здоровую плоть, людей-«мишленов», катящих свои телесные массы от трапезы к трапезе. И не находишь. По крайней мере, в Провансе. Встречаются, разумеется, и супероплывшие мастодонты, но на удивление редко. Подавляющее большинство мужчин и женщин, попадавших в поле моего зрения, отличались неправдоподобными стройностью, подтянутостью и изяществом. Объяснения озадаченных чужестранцев сводились к тому, что действует генетика, мол, обмен веществ у французов ускоряется в результате интенсивного потребления кофе и политических эскапад государственного и локального уровня. Пожалуй, дело все же не в том,