Ермак. Князь сибирский - стр. 13

В бору выбрались на хорошо наезженный просёлок и стали ждать. Вскоре показалась сотня. Казаки удивились:

– Откуда ж ты, стрелец, узнал, что наши ещё на подходе?

Десятник только усмехнулся. Тогда один из казаков сказал как бы между прочим:

– Ты, братец, есаулу нашему, пожалуй, не сказывай…

– Об чём? Как вы на омёте оплошали?

– О том самом.

Десятник засмеялся, кивнул на проплывающих мимо, как в тумане, запылённых и тем напоминающих мумии всадников:

– Экие орлы, твои родичи-казаки! – Похлопал казака по плечу и примолвил: – Но и мои ребята тоже, как видишь, не лыком шиты! А?

– То чистая правда, – с готовностью уступить в малом, чтобы получить большее, согласился казак.

Подъехал Черкас Александров, окинул взглядом с ног до головы десятника, спросил:

– Так это ты будешь стрелецкий десятник Прон… как тебя там?..

– Трегуб, – подтвердил десятник и тоже с прищуром оглядел подскакавшего к нему казака в богатом доспехе и на добром коне; по всему видно было, что к нему обращается чин не ниже атамана, хотя и было ему сказано, что во главе сотни будет следовать есаул. – А ты, атаман, будешь Черкас Александров?

– Он самый.

Сотня тем временем, не останавливаясь, проходила на рысях вперёд. Туда же вытягивались косые языки заходящего за лес порыжевшего и усталого солнца.

– Конь для проводника найдётся? – спросил десятник.

– Найдётся. – И, повернувшись к Зубцу, Черкас Александров спросил: – В седле-то как? Удержишься?

– Зубец удержится, – с лёгкой усмешкой ответил за своего вожа десятник.

Проводнику из заводных привели коня – гнедого жеребца с широкой грудью, под стать его новому хозяину. Тот лихо вскочил в седло, подобрал поводья, так что и десятник и казаки невольно подивились и на мгновение, можно сказать, онемели.

Есаул хмыкнул, посмотрел на десятника, сказал:

– Что ж это у такого лихого казака да такое скудное оружие?

Оскорд с длинной резной ручкой торчал у Зубца за холщовым кушаком.

– Плотник, – коротко пояснил десятник. – Но драчун – у-у! А оружие… Оружие тоже по нём.

Жеребец под Зубцом напряжённо приплясывал, косил на седока оливковым глазом, грозно всхрапывал, будто норовя для первого знакомства ухватить плотника за колено. Он выгибал шею то направо, то налево, грозил молодыми зубами, крепкими, как речная галька.

– Как зовут-то тебя, хлопец? – спросил Зубца Черкас Александров.

– Данилой, – ответил тот, внимательно следя за беспокойным поведением норовистого коня.

– Ну, вот что, Данило Зубец, сослужишь службу доброй совестью, получишь коня. Может, и не этого, но тоже ладного. Сам не оступишься, и подарок за службу не будет хром. Помни это.

– Добро, атаман! – тряхнул русыми кудрями Данило Зубец.

Черкас Александров махнул рукой, и кони понесли есаула и вожа в голову пыльной, как и сама дорога, казачьей колонны.

Немного погодя среди сосен появились повозки казачьего обоза. Его охраняли несколько верховых. Обоз заметно отставал. Но так, видно, приказал двигаться есаул.

– Ну, ребятушки, будет вам сегодня пир великий. – И десятник Прон Трегуб на прощание перекрестил размашисто пыльную дорогу, пронизанную розовыми лучами солнца, которое, чем ближе к закату, тем, казалось, гуще пропитывалось кровью.

Десятник постоял ещё немного, подождал, когда последняя повозка казачьего обоза скроется в тени оврага, перекрестился и повернул коня к реке.