Эригена и не только - стр. 5
– Сколько всего монахов в аббатстве?
Мы отдыхаем на невысоком холме в полумиле от монастыря, его хорошо видно сверху, дымок из кухонной печи струится вверх, растворяясь в прозрачном воздухе. Тихо, природа застыла в ожидании осени.
– Восемнадцать, – говорит брат Тегван. – Без Иоанна Скотта.
– Тебя ведь не было в Малмсбери, когда Эригена умер?
– Не было. По поручению аббата я отправился в Гластонбери. Недалеко от монастыря на руинах римской виллы братья нашли несколько свитков, написанных по-гречески. Настоятель Гластонбери попросил Иоанна Скотта прислать человека, знакомого с эллинским языком, чтобы разобраться в рукописях.
– Обнаружилось что-то интересное? – спросил я.
– Любопытные книги, – сказал брат Тегван. – Трактат «О соборах» святого Илария Пиктавийского (15), несколько язычников римских авторов, их имена мне ничего не говорят, кроме Марциана Капеллы (16). Я первый раз такое увидел, переводы с латинского на греческий. У меня сложилось впечатление, что римляне, жившие на вилле, упражнялись в литературном мастерстве. Некоторые фрагменты свитков повторяются, но каждый раз немного иначе, будто переводчик шлифовал свое искусство.
– Когда ты вернулся, Эригену уже похоронили?
– Да. Я спросил, как он умер, келарь брат Ансельм, он замещает сейчас покойного, приора у нас нет, сказал, что Иоанн Скотт отошёл к Господу ночью во сне.
– Ты не поверил? Почему?
– Его все ненавидели, – сказал брат Тегван. – Все, кроме меня. Ты, верно, думаешь, брат Эльфрик, что монастырь это такое место, где все только и размышляют о приближении к Господу нашему. Может, в других аббатствах так и обстоит, только не у нас. Пожрать послаще да поспать подольше, да попенять крестьянам, что мало провизии принесли во славу церкви и попугать мором или набегом данов за нерадивость, вот и вся забота. На всенощной с такими гнусными рожами стоят, что поневоле вспоминаю того языческого императора, который монахов назвал трутнями на теле государства. Я потом себя за эти мысли корю, епитимью сам на себя накладываю, сплю зимой на голом полу и питаюсь только водой и хлебом. А тут такой человек пришёл, заставляет мысль будоражить, за что моим братьям его любить.
– Ты же утверждал, что Эригене книги были любезнее, чем люди?
– Так оно и есть, – сказал брат Тегван. – Но брат Иоанн не давал обет безмолвия. Он с моими братьями разговаривал, заставлял святых Отцов читать, я тебе говорил, библиотека у нас хорошая, часто рассказывал, как жил при дворе франкского короля. Как бы лучше выразиться, он их тащил к Свету, а им разве это нужно?
– Странно, – сказал я. – Обычно люди стремятся к Свету, всегда любопытно послушать человека, который много знает и много где побывал.
– Ты не понимаешь монашеской жизни, брат Эльфрик. Спрятаться от мира с его вопросами, сидеть в потёмках, вот главная цель. «Lucumbrum» – огонёк горящей пакли, который светится во мраке нашей общей кельи зимними и ненастными днями, лежать, съёжившись от страха, что лишние мысли появятся в голове – вот наша истинная вера.
– Скудная вера, прямо скажем, брат Тегван.
– Мир ещё хуже, – уверенно сказал брат Тегван. – Кроме того, в мире почти нет места книгам, а здесь, в аббатстве, это место есть.
– Ты ставишь меня в крайне неловкое положение, – сказал я. – Я полномочный визитатор архиепископа Кентерберийского, я должен разобраться в обстоятельствах смерти аббата Иоанна Скотта, но я не могу строить подозрения на твоих расплывчатых ощущениях. Вдруг это тебе всё пригрезилось во время длительного поста.