Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках - стр. 5

Я не утверждаю, что только женщины Спасова согласия избегали замужества. В приходе с. Купля, например, в первой половине XIX в. к отказу от брака женщин Спасова согласия присоединились женщины из беспоповского поморского согласия, хотя руководители поморского согласия относились к браку с одобрением. В других местах, где священники вешали ярлык раскольника на всех староверов, трудно иногда определить, к какому согласию принадлежали браконенавистницы. Тем не менее именно Спасово согласие, похоже, служило основным очагом женского противления браку и рассадником этой «заразы» для других. Насколько значительным было это явление для русского крестьянства, зависит от численности спасовцев.

Когда Министерство внутренних дел выпустило статистический анализ старообрядческого населения на 1858 г., про спасовцев анонимный автор мог сказать лишь то, что «большинство Спасова согласия, весьма многочисленнаго на Волге» невозможно отличить от православных, поскольку так же, как и некоторые другие раскольничьи секты, они «исправно бывают у исповеди и причастия»2. Посчитать количество спасовцев не представлялось возможным, ибо по внешнему религиозному поведению они, как правило, были неотличимы от православных.

Оценить численность старообрядцев всяких толков было достаточно трудно. Министерство, однако, усердно старалось вывести более или менее вероятную цифру. Начиная с 1844 г. его сотрудники отправлялись в губернии, где старообрядцы были особо многочисленны, и выявляли число раскольников на основе данных, представляемых священниками в ежегодных исповедных ведомостях: к официально записанным и открыто принадлежавшим к расколу они причисляли и тех, кто по отчетам не исповедовался «по склонности к расколу»; тех, кто не был на ежегодной исповеди по нерачению (по определению священников); тех, кто исповедовался, но не причащался; и часть тех, кто представлял какую-то уважительную причину неявки на исповедь (например, отлучка из прихода во время Великого поста)3. Хотя не существовало никакой очевидной причины относить к старообрядцам всех крестьян, не желавших причащаться или якобы забывших прийти на исповедь, министерские чиновники, посоветовавшись с попами и другими лицами, хорошо знавшими старообрядческий мир, пришли к выводу, что так сделать правильно. Анализ ежегодных исповедных ведомостей, например, показал, что «забывчивые» забывали исповедоваться из года в год. Результаты этих официальных исследований поразительны: в Ярославской губернии, к примеру, оказалось в 37 раз больше старообрядцев, чем было указано в официальных отчетах: в 1859 г. – 278 417, а не 7454. Это был вопиющий случай; министерство пришло к выводу, что старообрядцев примерно в 10 раз больше, чем их официально зарегистрировано: 875 382, то есть около 8 миллионов на 1859 г., что соответствует почти одной шестой всего номинально православного (то есть в основном русского) населения4.

В 1868 г. Павел Мельников, в течение многих лет будучи чиновником Министерства внутренних дел, занимавшийся изучением (и преследованием) старообрядцев в Нижегородской губернии (а позже под псевдонимом Андрей Печерский писавший романы о старообрядцах этой губернии), опубликовал статью «Счисление раскольников». В ней он рассуждает о ряде причин, по которым местные чиновники и попы намеренно занижают данные о количестве старообрядцев: в основном это вариации на темы взяточничества, вымогательства и боязни подать неприятные сведения. Затем он делает пересчет министерской статистики и выводит общее число раскольников – 8 584 494. К этой цифре он добавляет еще 110 тысяч, посчитав различные небольшие тайные секты, которые обычно не причислялись к раскольникам (хлысты, скопцы и др.), и предположительные 700 тысяч спасовцев, которые «исполняют требы в православных церквях, то есть крестят детей, приобщаются (особенно перед свадьбой), венчаются. Все они записываются в духовных росписях бытчиками у исповеди и св. причастия»