Энглби - стр. 45
Играла музыка – Velvet Underground, Eagles, Can и Roxy Music. Среди гостей было много моих знакомых. Ник с Ханной, другие люди из Типперэри плюс те, кто был сегодня на обеде совместников. Народу набилось под завязку, при этом кто-то даже пытался танцевать, кто-то – выбраться из толпы, кто-то из последних сил удерживал на весу бумажную тарелку с рисом и салатом из зеленого перца с редкими кусочками тунца одновременно с бумажным стаканчиком и пластмассовой вилкой.
Чтобы не толкаться, я ушел со своей бутылкой наверх и открыл дверь спальни.
Там оказалось темно и очень холодно. У стены стоял выключенный газовый обогреватель. На кровать было брошено несколько курток, поверх пухового одеяла в чистеньком наглаженном голубом пододеяльнике. Таких я в Англии раньше не видел – скандинавский шик.
Я притворил за собой дверь.
На письменном столе лежали учебники по истории, три или четыре стопки. Я сел за него. Увидел тетрадки с ее почерком. Кусок фольги со второсортным гашишем (я сунул туда палец и лизнул), шиллингов на десять. Фотография улыбающейся пары средних лет на фоне домика, открытка с корабликом («С днем рождения!») и полупустая баночка с блеском для губ.
Я глянул в окно. В темноте поблескивали сланцевые крыши кирпичных домиков. Я представил себе сидящего там кота, включенный газовый обогреватель, толстые лыжные носки (хоть и не знал, как они выглядят) и дымящийся утренний чай. Представил живых, веселых, обеспеченных родителей и шутки про зубную пасту, знакомых парней и речей Брайана Мартина.
Я осторожно открыл ящик стола. Под несколькими конвертами, блоком писчей бумаги и невскрытой упаковкой противозачаточных таблеток лежал объемистый дневник, плотно исписанный убористым почерком.
Я вдруг подумал о матери – на какое-то мгновение. А потом выкинул из головы и ее, и еще многое другое.
Утром я нашел в своем почтовом ящике письмо от доктора Вудроу, упитанного профессора, к которому приходил на собеседование.
«Уважаемый мистер Энглби, буду крайне признателен, если вы в ближайшее время заглянете ко мне в приемную (G 12), есть небольшой разговор. Если вас устроит, то во вторник, в двенадцать. Питер Вудроу».
И вот теперь я, как в то зимнее утро, стоял у знакомой двери. Интересно, а что стало с тем умником, пришедшим вместе со мной? С тех пор я его ни разу не видел.
– Прошу, – сказал профессор.
Очки у него сползли на середину толстого носа; седые волосы настоятельно требовали стрижки. Он указал на кресло, в котором в прошлый раз сидел Джеральд Стенли и задавал свои дурацкие вопросы.
– Как вам естественные науки? Неожиданный разворот для гуманитария.
– Согласен. Сперва было трудновато, пришлось нагонять, но сейчас вроде бы все нормально.
– Насколько мне известно, вы замечательно справляетесь. Еще не думали, чем займетесь после окончания?
Вудроу сидел за тем же столом, вновь листая мои бумаги.
– Нет пока.
– Иногда мне удается оказать содействие. Вообще-то в университете есть комиссия по распределению… Но в некоторых случаях я могу неофициально… подойти не так формально… Не хотите рейнского? Или хереса?
– Я не пью.
– Понятно. Вы считаете себя замкнутым человеком?
– Не больше, чем многие другие. У меня есть друзья.
Стеллингс, Джен.
– Вот и хорошо, друзья – это важно. Но главное – самодостаточность?