Энциклопедия юности - стр. 38
9. Сквозные, ячеистые, дырчатые, функционально использующие пустоту: сеть, решето, сосуды, соты.
10. Возникающие на грани разных стихий, в виде кратковременных сочетаний воздуха и воды, воздуха и твердого вещества: пена, пузырь, крем.
11. Сокровенные, замкнутые, т. е. не показывающие себя до конца, разрушающиеся при попытке их полностью увидеть и исследовать: раковина, яйцо, орех. Часто состоят из ядра и оболочки, при этом одно достижимо и обладаемо лишь за счет другого: сохраняя скорлупу, нельзя достать ядро; достав ядро, нельзя сохранить скорлупу. Целость выдает свою тайну лишь ценой разрушения.
12. Симметричные, обладающие природной или искусственной симметрией: снежинка, калейдоскоп, бутон цветка, крылья бабочки.
13. Мимикрирующие, выдающие себя за другое: маска, парик.
14. Мерцающие, спонтанно проявляющие или не проявляющие свои свойства, возникающие и исчезающие, зажигающиеся и гаснущие: светлячок, маяк.
15. Пропускающие и отражающие – и при этом преломляющие свет: призмы, магические кристаллы и шары, кривые зеркала, в которых образ реальности отличается от нее самой.
Вот среди каких вещей я чувствовал себя своим. Позднее, уже в зрелом возрасте, мне придумалась наука тегименология, противоположность феноменологии: она учит не о явленности, но о сокрытости вещей («тегимен» – греч. «покрытие»). Это наука о покрытиях, оболочках, обертках, упаковках, о тех многообразных слоях, которыми вещи и человек прячут свое сокровенное нутро. Тело – один из предметов тегименологии, как и одежда, жилище, город, маска, грим, скорлупа, фантик, чехол… Все это вышло из опыта юности, когда мир, абсолютно явленный в детстве, вдруг предстал как череда сокрытостей, и прежде всего – как искусство сокрытия самого себя.
Перекресток Пять углов известен в Питере как будто бы с середины XVIII века. Наш дом был построен в 1862 году (когда был заключен в Петропавловку Чернышевский, а Достоевский опубликовал рассказ «Скверный анекдот).
Я рос до семи лет среди вещей, сработанных в XIX столетии и даже раньше: дедушку с бабушкой «уплотнили», но отобрали далеко не все, благодаря чему их Большая комната была маленьким Эрмитажем. Там был, например, буль эпохи Людовика XIV (черное дерево, бронзовые пальметки, перламутр, мрамор) – подарок бабушке от княгини с нашей лестницы. Там я получил представление о природе вещей. Качестве их и красоте. Были, правда, и позднейшие вторжения. На треснутом во время бомбежки мраморе консоли на гнутых ножках стоял привезенный из Германии отцом до того, как он там погиб, ламповый Telefunken; благодаря его шкале с названиями городов открыт был мной латинский алфавит и запредельно-беспредельный его мир.
Пять углов, СПб. Современный вид перекрестка
Советский предметно-вещевой окружающий мир если меня и волновал, то в смысле удручения топорностью. За исключением оружия. Но и здесь предпочитал, скорей, оружие разбитого врага. Длинные штыки с орлиной рукоятью. Машиненгевер, шмайсер. Парабеллум.
Любимые вещи? Альбом с марками Третьего рейха был трофейный и с одного края обгорел при взятии Берлина; кроме того, однозначная судьба изначального владельца навевала жутковатость. Словно с того света филателист нечто такое против меня злоумышлял (и я даже не очень удивился, когда это воплотилось в жизнь).