Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Созидание. 1960 год - стр. 38

Похоронили Боречку на старом маленьком кладбище, которое притаилось за стенами нашего предприятия, там, где начинается узкоколейка, и стоит вокзальный домик, построенный колонистами. На могиле установили временный памятник, такой, какие ставят на могилах погибших солдат…

После похорон, во всех подразделениях института по указанию руководства, проводились собрания, на которых собравшимся объясняли «истинные» причины происшедшей трагедии. Такое же собрание проводилось и в отделе, где работали я и Виктор.

Я была рядом со всеми. И что я услышала? Что во всём случившемся виноват сам Борис. Якобы он сам нарушил правила техники безопасности и т. д. Помню, я разрыдалась, и выбежала из машинного зала, где собрали сотрудников. Саша Смирнов успокаивал меня, говорил, что я не так поняла, не дослушала…

А на самом деле – разве Борис виноват, что в маленькой комнатушке, в углу стоял бочонок, полный пороха? Разве Борис виноват, что дверь этой комнаты открывалась не наружу, а внутрь, и взрывом не вынесло её вперёд, а захлопнуло намертво?

Всегда, вспоминая смерть Бориса, у меня перед глазами встаёт картина, врезавшаяся в мою память, хотя я этого воочию не видела.

Маленькая комнатка, как камера… Все ушли покурить перед сдачей экзамена на повышенный разряд. Борис остался один, чтобы последний раз пролистать инструкцию. Он сидел за столом, спиной к термостату, и не заметил, как последний уходивший наспех закрыл дверку термостата, не задвинув её до конца. В термостате – образец из кусочка пороха.

Секунда… В термостате блеснула искра.

Ещё секунда…Образец вспыхнул, и в комнату вырвалась как выстрел – миниатюрная молния – стрела. И как будто кто-то специально её нацелил в угол, на бочонок.

И третья секунда… Взрыв! Пламя и удушливый горячий газ заполнил моментально комнату. Я думаю, что Борис даже не пробовал кинуться к двери, чтобы рвануть её на себя. Поскольку он сидел за столом, всё, что он успел сделать – прижаться к крышке стола и накрыть голову телогрейкой. В таком положении его и нашли ребята, когда, наконец, через подземный люк, рискуя жизнью, им удалось добраться до Бориса. Он горел…

Гибель Бориса была в моей жизни первой потерей близкого человека. В глубине души ещё долго не верилось, что это могло произойти, что это уже произошло… Когда я ехала в автобусе, мне часто казалось, что вот, сейчас, на остановке откроется дверь, и Борька войдёт. И ещё. Однажды в автобус ввалилась компания с баянистом во главе. Сев на сидение, он продолжал играть, а его спутники – пели. И мне это показалось такой дикостью. Как могут играть, петь, веселиться? Как будто это всё было в каком-то другом мире… Или я была – в другом? И не могла оттуда вырваться, вернуться?…

А потом я родила. А плакать опять было нельзя, т. к. могло пропасть молоко. А потом оно пропало… И у меня начались истерики. Это было что-то ужасное. Куда бы я ни пошла, всегда возвращалась с рыданиями. Я уже была в декретном отпуске.

Пойду, например, в магазин. Займу очередь, отойду в кассу, вернусь, а мне говорят – «Вы здесь не стояли». И всё… Мне становилось так обидно. Я начинала плакать тихонько, а потом начиналась истерика. В нашем доме, (в котором нам потом дали комнату), с торца, размещалась медсанчасть. Меня там уже знали. Я вбегала к ним, вся в слезах, трясущаяся, и они мне давали капли и успокаивали. Длилось это долго.