Эмпайр Фоллз - стр. 52
Кэндис, непрерывно вопя, обхватывает большой палец ладонью другой руки и резко нагибается, выпрямляется и опять нагибается, словно заводная птичка, пьющая из несуществующей лужи. Кровь растекается по ее футболке с единорогом, и “храбрецы” за Зеленым столом, вскочив, перемещаются к дальней стенке.
Левая рука Тик болит все сильнее, настолько, что начинает кружиться голова и все вокруг выглядит слегка размытым – так в телефильмах показывают чей-нибудь сон. Тик наклоняется вперед, прижимается лбом к прохладному металлическому столу и слушает, как визжит Кэндис, пока не раздается словно откуда-то издалека другой голос и рядом с кроссовками Кэндис не возникает другая пара ног. Тик опознает ступни миссис Роудриг и в тот же миг слышит, как учительница орет:
– Детка, убери руку, дай мне взглянуть. – И затем: – Кто это сделал?
Кэндис вопит: “Мне так жаль, о господи, так жаль”. Плохо соображающая Тик думает, что Кэндис обращается к ней, извиняясь за то, что действовала по поручению Зака Минти. “Все нормально”, – говорит Тик, либо лишь хочет сказать, ведь она не в силах отлепить голову от стола, не то что заговорить. Впрочем, именно так она бы и ответила, потому что она из тех людей, кто легко прощает, кому невыносима мысль о человеке, которому долго отказывают в прощении, как бы он ни умолял, так что слова “все нормально”, произнесенные или нет, звенят в ее ушах вместе с лихорадочным биением пульса. Когда боль в левой руке становится невыносимой и кажется, что рука вот-вот лопнет, боль достигает пика и все вокруг меркнет. Тик, обливаясь потом и трясясь всем телом, представляет, как для того, чтобы вернуться в нормальное состояние, ей придется пройти обратный путь целиком по территории боли, и она не готова вытерпеть этот ужас. Лучше уж отключиться.
Когда же Тик снова открывает глаза, то понимает, что некоторое время крепко сжимала веки. Ее лоб по-прежнему на прохладном крае стола, и все, что она видит, – свои ноги на полу. Хотя нет, не только. Между ее правой ступней и рюкзаком валяется окровавленный канцелярский нож. Вопли Кэндис прекратились, а ее розовых “адидасов” след простыл. Миссис Роудриг – вроде бы она куда-то выходила и опять вернулась – уговаривает Тик поднять голову, и на сей раз Тик удается это сделать. С еще большим удивлением она обнаруживает, что классная комната опустела, все ребята топчутся в коридоре, глазея на нее. Она смотрит на настенные часы – десяти минут как не бывало. Миссис Роудриг водит большим пальцем по металлическим краям стула, на котором сидела Кэндис, – очевидно, с намерением отыскать зазубрину, способную разрезать палец девочки до кости. Директор, мистер Мейер, проталкивается сквозь толпу учеников, подходит к Тик и кладет ей ладонь на лоб.
– Я бы не подходила к ней слишком близко, – роняет миссис Роудриг. – Такое впечатление, что ее сейчас вырвет.
Мистер Мейер вздрагивает, хотя Тик не до конца ясно, что именно его так потрясло – перспектива быть обрызганным блевотиной или грубость учительницы.
– Со мной все в порядке, не беспокойтесь, – говорит Тик на тот случай, если верна ее первая догадка. – Что произошло?
– Ты потеряла сознание, ангел, – отвечает мистер Мейер, и Тик впервые чувствует к нему симпатию. – Когда кругом столько… – Он умолкает – вероятно, из опасения, что слово “кровь” способно вызвать тот же эффект, что и вид крови. – Хочешь, я позвоню твоим маме и папе? – Он опять спохватывается, очевидно вспомнив, что родители Тик живут раздельно.