Эмма Дженкинс - стр. 8
«… Эту вольность. Но не тащить же вас за ногу», – это были первые слова, что я услышала. Мне придали вертикальное положение и поставили на землю. Передо мной стоял студент, маг (это отметила первым делом, взгляд уперся в пуговицу форменной шинели), выше меня примерно на голову. Я задрала подбородок, чтобы рассмотреть его лицо. И что я увидела? Этот тип, прости Источник, едва сдерживал смех! Нет, голубые глаза его смотрели вполне участливо, но уголки губ то и дело подрагивали.
– Голова не кружится, лекарь не нужен? – как-то уж совсем по-свойски спросил он.
– От вас мне не нужна никакая помощь! – заявила я, гордо тряхнув головой.
Незнакомец насмешливо приподнял бровь, чем разозлил еще больше. Я попыталась шагнуть в сторону. Оказалось, это сложно сделать, если твоя рука судорожно сжимает рукав того, от кого хочешь отшатнуться. Еще сложней оказалось сохранить презрительное выражение лица, когда опять теряешь равновесие и утыкаешься носом в грудь своего визави, чтоб демоны ему пятки щекотали!
– Не то чтобы я не пользовался успехом у дам, – кажется, он еще и доволен, – но юная мисси впервые падает в мои объятия через минуту после знакомства.
– Я жду ваших извинений, – я постаралась произнести это ледяным тоном, но голос предательски сорвался и прозвучал жалобно.
– А разве их недостаточно? – удивился студент.
– Нет, – уточнять, что не разобрала его слов, потому что в сугробе скверная акустика, я не стала.
– Ну что же. Приношу свои извинения за то, что оказался таким сногсшибательным, и вам не удалось передо мной устоять!
– Что? Да вы издеваетесь! Самовлюбленный болван! – Мои пальцы сжались, из глаз брызнули злые слезы. – Идите кривляйтесь перед своими, – я махнула рукой в сторону оживленной компании студентов, – они оценят.
Я резко повернулась и пошла прочь, но успела услышать, как тип пробормотал себе под нос: «В отличие от вас!»
– А воробушек-то с характером! – донеслось откуда-то сбоку, со стороны зевак, которые следили за происшествием, попивая пунш.
– Мисси, я не хотел вас обидеть, только подразнить слегка, прошу простить, – виновник моего позора в два счета догнал меня и загородил дорогу. Теперь в его голосе не слышалось насмешки: – Могу я загладить свою вину?
В глазах и в самом его тоне не было ни прежней фамильярности, ни насмешки. Но облегчения это почему-то не принесло. Скорее, наоборот.
– Можете, – все мои силы уходили на то, чтобы держаться холодно и гордо, – оставьте меня в покое. Не имею желания вас видеть.
– Ну что ж, – он обозначил легкий поклон, – тогда обещаю не досаждать вам своим присутствием, пока вы сами об этом не попросите.
Вот и поговори с таким… Досада не исчезала. К тому же я вдруг поняла, как неряшливо выгляжу: верхние пуговицы полушубка расстегнуты, медальон, который я носила на шее, лежит поверх полушубка, а щеки, лоб и нос – мокрые от снега. Я торопливо провела ладонью по лицу и, зажав медальон в руке, не отказала себе в удовольствии оставить последнее слово за собой:
– Надеюсь, слово вы держите лучше, чем извиняетесь.
– Уж будьте уверены, воробушек.
– Вы опять? Извольте выполнять обещанное! – на этом я, наконец, удалилась.
Я сделала пару шагов, как вдруг на мои пальцы, до сих пор сжимающие медальон, капнула кровь. Я приложила ладонь к носу: так и есть, небольшое кровотечение, следствие волнения. Со мной давно уже такого не случалось, хотя после гибели родителей бывало частенько. Хорошо, что никто не заметил. Как могла, на ходу привела себя в порядок. О возвращении на гору речи не было. Меня до сих пор трясло от возмущения. Я решила пройтись по ярмарочным рядам, побаловать себя горячим угощением, а затем купить подарок Лиззи. Уже гораздо позже, дома, когда я рассказывала сестре о случившемся, и она, смеясь, спросила: «Он хоть был хорош собой?», поняла: да, хорош. Если бы не это, возможно, я злилась бы меньше.