Ёлкин папа! - стр. 7

Как же свежо на улице! И снег не бесит после зеленой мелкотни. Целый час угроблен на спектакль, в котором у моей деловой партнерши была самая незначительная роль, да еще и без слов.

— Шестой олень! — все еще охреневаю я, глядя на укутанное по самую макушку чудо. Шарф я ей намотал, как следует. Чтобы никто не усомнился в моей родительской заботе. — А ты не пробовалась на роль снегурки? Почему ее отдали какому-то боксеру?

Иначе ту тумбу в юбке не назовешь.

— Ум-м-м… М-м-м… Мгы-ы-ы… — мычит она куда-то в шарф.

Я стягиваю его с ее милейшего личика и приподнимаю шапку, сползшую ниже бровей.

— Это не мои варежки, — говорит она теперь членораздельно и вытягивает вперед ручки.

— Почему ты сразу не сказала?

— Я говорила, но ты меня не слушал.

— Как там вообще можно что-то услышать? — Снимаю чужие варежки и кладу на скамейку. — Вот, оставим их здесь.

— Но мне нужны мои. Мне еще домой ехать. Представляешь, сколько я простою на остановке, пока дождусь маршрутку в такую погоду? У меня замерзнут руки, и мне ампутируют пальцы.

Таращу глаза. Где она набралась таких ужасов?

— А ты развита не по годам. Но не рановато ли ездишь на маршрутке?

— Зато бесплатно. Детям до четырнадцати разрешено не платить за проезд, если их не сопровождает взрослый. А если водитель меня высадит не на моей остановке, то мама подаст на него в суд.

— Медленно, но верно я начинаю тебя бояться.

Мелкая улыбается ангельской улыбкой демоненка. Она точно знает, как поступить, если плохой дядя начнет ее трогать. Не удивлюсь, если в кармашках безобидной розовой курточки припрятан перцовый баллончик, складной нож, нунчаки и уголовный кодекс.

— Так вот же твои перчаточки, солнышко! — ахает та самая мамашка, что терла шнобель своему киндеру. Хватает их со скамейки и отряхивает от снега. — Не удивлена, что это ваших рук дело, — фыркает мне с недовольной гримасой, натягивая одну из них на свободную руку сына. Во второй он держит ополовиненный бургер.

— В принципе, я тоже не удивлен, что у вашего пацана варежки с единорожками, — отвечаю ей в тон, беру Елку за капюшон и тяну к своей тачке. — Голодная? — спрашиваю у малявки, заметив, как она облизнулась при виде сочного сэндвича.

— Мама обещала сводить меня поесть блинчиков после концерта, — вздыхает Елка.

— Любишь блинчики?

— Обожаю.

— Я тоже, — признаюсь ей с улыбкой.

— Заливаешь?

— Клянусь.

— Да ладно? — не верит Елка.

— Серьезно. По сладким особенно с ума схожу. И с творогом, и со сгущенкой, и с клубникой уплетаю.

— Я тоже! — У нее азартно загораются глазки.

Прикольная девчонка. Хотелось бы мне такую же дочку, если когда-то стану отцом.

Смотрю на часы, прикидываю, сколько у меня есть времени, и предлагаю ей:

— Слушай, у меня есть еще минут сорок. Можем заскочить перекусить, а потом я отвезу тебя домой. Где ты живешь?

— Ага, так я тебе и поверила! — Она деловито скрещивает руки на груди.

— Умница, — подмигиваю ей. Открываю тачку, достаю сумку с документами и вынимаю паспорт. — Держи.

— Зачем он мне?

— Сфоткай и отправь своей матери. Можешь даже с пропиской. Напиши, что этот дядя спас тебя от позора в садике, что сейчас ты с ним поешь блинчиков, и он сразу же отвезет тебя домой. Если вдруг я тебя ограблю, твоя мама будет знать, где меня искать.

— А вы сильно рискуете, — хмыкает она, открывая паспорт и зачитывая: — Михаил Иванович Кайсаров.