Элиза и Беатриче. История одной дружбы - стр. 29
Никколо, пройдя десять метров, ошеломленно застыл:
– Тут зал игровых автоматов!
В Биелле они уже давно вымерли. Брат постоял, изучая лица посетителей в надежде найти дилера, хотя вряд ли кому-то из них было больше двенадцати. Мама взяла нас обоих под руки и увлекла на променад по главной улице с пожелтевшими пальмами, мимо еще не открывшихся кафе-мороженых, лавочек с жареной рыбой, магазинчиков бижутерии. Когда улица закончилась, мы нырнули в переулки. В сырой каменный лабиринт, где дома стоят так близко друг к другу, что туда не проникает дневной свет. Из окон доносился звук пыхтения кастрюль, с балконов – обрывки разговоров.
Неожиданно мы оказались на солнце, на широкой площади, выходившей прямо к морю с беспорядочно рассеянными по всему берегу лодками со спящими в них кошками. И над всем этим, глядя на Тирренское море, высилось потрепанное непогодой здание в три этажа и с вековым слоем соли на окнах, походившее на заброшенный форт.
Я прочитала табличку: Государственный лицей.
Прочитала еще раз: Государственный лицей им. Джованни Пасколи.
Я недоверчиво приблизилась. Мистраль грохотал как бешеный.
Джованни Пасколи. Невероятно.
Что с середины сентября я буду здесь учиться.
Что окажусь внутри. И что в некотором смысле – правда, понимаю я это лишь сейчас – так там и останусь.
Я отвела глаза от таблички. Но они тут же забегали по этажам, по окнам. Какие у меня будут одноклассники? Какие учителя? С кем я могла бы подружиться в таком месте?
Мама с Никколо ничего не заметили. Показывали друг другу на африканцев в гавани, продававших сумки и пиратские диски. Не успела я рассказать им, что эта развалина – мой лицей и что я там учиться не собираюсь, как они взялись под руки и пошли прочь. Легко и беззаботно. Без меня. Вспомнили, что меня тоже нужно позвать, лишь когда уже превратились в маленькие фигурки на пирсе и, ступая по канатам, приценивались к солнечным очкам.
– Я потом приду, – ответила я. То ли громко, то ли шепотом.
Разницы все равно не было.
С тех пор прошло много лет, и вот я признаю: моя семья, которая была для меня всем, являлась по сути союзом двух влюбленных. Никколо и матери. Мой брат всегда был красавчик, к тому же неприкаянный. Полный отпад для таких, как моя мама. Сын, первенец, плод медового месяца. Ну а я? А я – примерно как то лето: провалившаяся попытка родителей начать все заново. Конечно, было во мне и что-то еще. Но что?
Пора повзрослеть, Элиза.
Я повернулась к ним спиной. Снова поднялась по пьяцце Марина, посмотрела на лицей, показала ему средний палец и двинулась дальше. Хотелось плакать, но я не останавливалась. Я любила их. Хотела возненавидеть, но не могла. Я шла и шла. Еще сто метров, еще двести. И потом это случилось.
Физическую девственность я потеряла несколько месяцев спустя. Разрыв девственной плевы, незнакомая боль, кровь между ног – все это мне еще только предстояло. Но вот невинность чувств, эту последнюю и очень прочную нить, державшую меня в детстве, я, очевидно, разорвала в тот день, когда вдруг неожиданно набрела на городскую библиотеку Т.
Я вошла, и аромат старых книг окутал меня, успокаивая. Помещение так себе. Не сравнить с тем, что в палаццине Пьяченце. Серые стены, металлические стеллажи, каменная плитка. Словно ты в архиве или в суде. Но зато есть читальный зал, который я со своим чутьем на всякие норки быстро обнаружила.