Эликсир для президента - стр. 3

– Только не растворяем, а выщелачиваем, – поправил Гуталиныч. – Неполное растворение. В результате получается эта самая пульпа.

– Вот она-то и фильтруется еле-еле, – вставил Пухлый. – Как сопля.

Джокер пыхнул ему дымом в лицо:

– Заткнись, твой номер теперь шестнадцатый. За пять лет ни хрена не сделал.

– Фильтрация – проблема серьёзная, – вступился я. – Отделить твёрдое от жидкого бывает очень даже сложно.

Пухлый утвердительно покивал.

– И что на меня вышли, правильно. Для вас это вопрос непрофильный, нельзя ж быть семи пядей во лбу. А что уже пробовали? – я взглянул на Пухлого.

– Да много чего. Реагенты разные добавляли, да всё без толку. Вот бы фильтр-прессы[2] поставить, – Пухлый не успел увернуться: Джокер влепил ему увесистый щелбан.

– Ты что, Джокер, а кабы в глаз? – растянул губы Уругвай.

– Долго ты будешь сношаться со своими фильтр-прессами? – Джокер презрительно взглянул на Пухлого, потиравшего лоб. – На наши объёмы их полсотни надо, не меньше. И каждый на два ляма потянет.

– Так ведь окупятся…

– Ага, – Гуталиныч размял папиросу-беломорину, – лет через сорок. А европия-то на год осталось.

И правда, на фига эти фильтр-прессы Пухлому? Неужто откат? Подожди, как это – на год? Ладно, потом.

– А сжимаемость как, оценивали осадок? – спросил я.

– Проверяли, коэффициент ноль-девять, – стул под Пухлым заскрипел.

– Почти единица? Получается, чем выше давление, тем больше сопротивление. Фильтр-пресс тут без пользы.

– А ты что предлагаешь, Доцент? – настороженно спросил Пухлый.

– Пожалуй, теории хватит. Давайте-ка испытаем, прямо сейчас.

Задержав на секунду взгляд на Джокере, достаю из сумки ежедневник и пробирку с чёрной жидкостью. Реагент, моё ноу-хау – суспензия мелкодисперсного магнетита в водном растворе флокулянта[3].

– Мы договаривались насчёт посуды и пульпы. Как, приготовили? – спросил я.

– Гуталиныч, – вежливо приказал Джокер.

Цыганистый через Пухлого передал мне стеклянную банку с бурой жижей.

– Ничего не получится, всё уже пробовали, – руки у Пухлого дрожат. – У тебя там что, фильтр лабораторный? – косится на сумку.

– Кое-что покруче, – выудил электробритву и тонкий металлический стержень с припаянным на конце пропеллером – миниатюрную мешалку.

– Я гляжу, Доцент, ты запасливый.

– Это мой хлеб, Пухлый. Стакан дай. Не этот, химический. И колбу.

Наливаю в тонкостенный стакан пульпу, сантиметра на три. К оси вращения бритвенного лезвия привинчиваю стержень с пропеллером – мешалка в сборе; опускаю лопасть в стакан с бурой жижей.

– Как, похоже на ваш реактор?

– Наши поразмеристей будут, – усмехается Гуталиныч. – Разиков этак в сто.

– Не меняет сути.

Включаю бритву, месиво внутри стакана раскручивается, и я медленно вливаю туда чёрную жидкость из пробирки. Ничего не происходит. Пока и не должно. Ставлю стакан поверх ежедневника, на свободную от магнита часть.

– Ждём-с.

Минута, другая. Пухлый оживился:

– А я что говорил? Дурить нас приехал, Доцент? Тебе тридцать штук за что выписали? Чтобы ты посуду здесь пачкал?

– Ещё не вечер, – взбалтываю бурую грязь, рассматриваю на свет. Теперь пульпа состоит из объёмистых хлопьев, невидимых для остальных.

Пора.

– Трах-тибидох-бах-бах, – ставлю стакан на ежедневник. Точно по центру, поверх скрытого магнита. Господи, благослови!

Секунда. Две. Три. Поехали.