Элеанора и Парк - стр. 19
Она остановилась возле их сиденья и посмотрела на стопку, которую он приготовил (а где ее учебники?). Потом взяла все это – аккуратно, как всегда, – и села на свое место.
Парк хотел увидеть лицо девушки, но не мог. Он тогда стал смотреть на ее запястья. Она взяла кассету, где он написал на стикере: «Как скоро наступит Сейчас и другие песни».
…И протянула кассету ему.
– Спасибо. – Это что-то новое. Она никогда не говорила такого прежде. – Но я не могу это взять.
Парк не принял кассету.
– Она для тебя, бери, – прошептал он. И перевел взгляд с ее рук на опущенный подбородок.
– Нет, – сказала она. – То есть спасибо, но… я не могу.
Она попыталась сунуть кассету ему в руки. Он не шевельнулся. Зачем она усложняет простые вещи?
– Я не возьму ее назад.
Она стиснула зубы и пронзила его яростным взглядом. Похоже, она и в самом деле его ненавидела.
– Нет, – сказала она громко. Так, что все остальные вполне могли это услышать. – Я имею в виду: мне ни к чему. Мне не на чем это слушать. Боже, просто забери ее.
Он взял кассету. Она закрыла лицо руками. Парень, сидевший напротив, противный старшеклассник по имени Джуниор, уставился на них.
Парк вперил в Джуниора хмурый взгляд и смотрел, пока тот не отвернулся. Потом снова обернулся к девушке. Вынул свой плеер из кармана тренча и вытащил из него кассету с «Dead Kennedys»[33]. Сунул новую кассету, нажал кнопку и потом – осторожно – протянул наушники через ее волосы. Он был очень аккуратен и даже не коснулся ее.
Парк слышал, как вступает плавная гитара. И потом – первую строчку песни: «Я сын… и наследник…»
Она чуть приподняла голову, но не глянула на него. И не убрала рук от лица.
Они приехали в школу, и Элеанора вернула ему наушники. Из автобуса они вышли вместе – да так и пошли. И это было странно. Обычно они расходились, едва ступив на тротуар. На самом деле странным было именно это, подумал Парк. Каждый день их путь лежал в одну и ту же сторону, просто ее шкафчик был чуть дальше в холле. Как же они умудрялись каждый день идти порознь?
Парк остановился на миг, когда они поравнялись с ее шкафчиком. Не подошел к ней – просто остановился. И она тоже.
– Ну вот, – сказал он, бродя взглядом по холлу, – теперь ты слышала «The Smiths».
А она…
Элеанора рассмеялась.
Надо было просто взять кассету.
Не стоило рассказывать всему автобусу, что у нее есть и чего у нее нет. Ей вообще не стоило ничего говорить этому странному азиатскому парню.
Странный азиатский парень…
Ей казалось, что он азиат. Трудно сказать на самом деле. У него были зеленые глаза. И кожа цвета меда, пронизанного солнечным светом…
Может, он филиппинец? Это в Азии? Не исключено. Азия неохватно огромна.
До сих пор Элеанора знала только одного азиата – Пола. Он учился в математическом классе в ее старой школе. Пол был китайцем. Его родители переехали в Омаху, убегая от китайского правительства. Не ближний свет, чего уж там. Словно они посмотрели на глобус и сказали: «Чем дальше – тем лучше».
Именно Пол научил говорить Элеанору «азиат», а не «восточный». Восточный – это про кухню, объяснил он.
«Как скажешь, повелитель лапши», – ответила она.
В любом случае Элеанора понятия не имела, что азиат делает в Огайо. Все белые здесь были белыми всерьез. Скажем так: белыми по умолчанию. Пока Элеанора не переехала сюда, она ни разу не слышала, чтобы кто-то вслух произнес слово «ниггер». Здесь же ребята в автобусе использовали его направо и налево, словно это был единственный способ назвать чернокожего. Как будто для этого не было других слов или выражений.