Размер шрифта
-
+
Экзистенция - стр. 2
В цветах смерти, в полночной саже.
Стань их богиней
Нежным цветком летнего ливня —
Забудь с ними горечь былых поражений,
Закружись в танце кривых отражений,
В танце огня.
Кружись…
И там ты встретишь меня…
Сердце
Бабочка дня вспорхнула над оранжевым горизонтом,
Словно сигнальная ракета над линией фронта.
Я нашарил рукой сигарету где-то в складках одежды —
Сломанную… и потерял надежду;
Пошёл, затаив злобу,
Вдруг под цинковой крышкой гроба —
Моего тела – зашевелилось мёртвое сердце,
И я понял, что от него никуда не деться
И нечем спасаться…
Ясно было одно: сердце требовало эксгумации.
И тогда сквозь зубастую боль я выдрал его наружу
И бросил под ноги в грязную лужу
На автобусной остановке… Люди вокруг шевелились,
Превозмогая зевоту, —
Им было плевать на сердце, их ждали дела и работа;
А оно, окровавленное, в грязи медленно билось,
Как обречённая жертва в руках Чикатило.
И я думал, что, может, и зря вырвал его из гроба…
Но тут, хрипя, к остановке подполз автобус —
И толпа хлынула сквозь сердце.
Я
Я не умею любить и верить.
Начинать с чистого листа.
Я стою у закрытой двери,
За которой – пустота.
Дни проходят в вечном похмелье,
Я меняю жизнь на гроши.
Выступают рубцами на теле
Раны души.
Жгу, как обрывки бумаги,
Свои разрушенные мечты;
И в храм пьяной шараги
Несу их словно цветы.
Я потерян для этого мира
Или просто таким кажусь.
Но уже моя верная лира
Не летит больше на грусть.
В плену у наивных желаний,
Жизнь проносится как игра.
И плещутся в мутном стакане
Сто бессовестных грамм.
Лгать себе уже надоело,
Нет даже сил всё довести до конца.
Так и буду чёрным на белом —
Человеком без лица.
Ах, жалкий и глупый клоун
С диким гримом у лживого рта!
Может, начать всё по новой?
Но за всеми дверьми – пустота.
Так легко сделать зверем,
Человеком как будто трудней.
Я стою у закрытой двери —
Что за ней?
Лето
Лето ползёт и жиреет,
Обретая округлость шара.
В импровизационной манере
Как у Годара.
В газетах последние сводки,
В одиночестве последние сутки;
Если бы не было водки,
Я б, наверно, лишился рассудка.
Я бы бросался на стены,
Потом забрался бы в холодильник,
Превращаясь в растение,
Выросшее среди пустыни.
Я бы ронял своё семя,
Выжигая мира плаценту —
Суицидальный маленький лемминг
В шарообразности жирного лета.
Я видел тебя обнажённой…
Я видел тебя обнажённой:
грудей упругие волны,
и влажность стыдливого лона.
Я видел тебя бесконечной,
такой по-детски беспечной,
дымчато-млечной.
Я видел тебя Дездемоной,
когда розовато-сонной
роняла пепел с балкона.
Я видел тебя Клеопатрой
в эллипсе амфитеатра
с неизменным томиком Сартра.
Я видел тебя невозможной,
нимфеткой в змеиной коже,
богиней на брачном ложе.
Я видел тебя в лёгком танце,
в психоделическом трансе…
и твои ананасы в шампанском.
Я видел тебя нереальной
ты так и осталась за гранью
моего подсознанья.
Я видел тебя обнажённой:
грудей упругие волны
и влажность стыдливого лона.
Осень
Осень приходит внезапно,
Словно прямой в челюсть;
И по стеклу капли
Несутся как рыбы на нерест.
Осень приходит внезапно,
Как женщина, с которой расстались —
И начинает плакать
И изливать все свои печали.
Мне придётся курить и слушать,
И смотреть на дождей хороводы:
Я знаю – то наши души
Льют слёз неопровержимую воду.
Новый год
Ночного фейерверка далёкие искры
Вспыхнут так ярко и погаснут так быстро,
Превратившись в пепел и отдавшись ветру,
Оставшись лишь в памяти вспышкою света.
Страница 2