Екатерина Великая в любви и супружестве - стр. 9
Нужда была иная. Православная императрица понимала, что отношения ее греховны, и, вполне возможно, стремилась узаконить их перед Богом, тем более что неизмеримо важнее это сделать именно перед Богом, а не перед людьми.
Верующим ведомо, что в 1-м послании Коринфянам есть такие строки: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться как я; Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться».
Елизавета Петровна была нелицемерно верующей и потому нет ничего невероятного в преданиях о ее духовном браке. К примеру, Е. Анисимов в книге «Россия в середине XVIII века» тоже указывает:
«Алексея Григорьевича Разумовского традиционно принято считать тайным мужем Императрицы, обвенчанным с нею в подмосковном селе Перово в 1742 году».
Эта дата даже более достоверна, ведь Елизавета Петровна вступила на престол в 1741 году и не было резона ждать до 1748 года.
В 1747 году секретарь саксонского посольства Пецольд докладывал:
«Все уже давно предполагали, а я теперь знаю достоверно, что Императрица несколько лет назад вступила в брак с обер-егермейстером».
Интересные мысли о политике императрицы Елизаветы Петровны высказал автор книги «Рождение новой России» В. В. Мавродин:
«Вступление на престол Елизаветы, умело ускользнувшей в период подготовки дворцового переворота от пут французской и шведской дипломатии, и первые шаги обескуражили иностранных дипломатов».
«Трудно решить, какую из иностранных наций она предпочитает прочим, – писал о Елизавете Петровне Лафермлер. – По-видимому, она исключительно, почти до фанатизма любит один только свой народ, о котором имеет самое высокое мнение».
Не из колыбели ли Елизаветинской государственности выросли воззрения на Русский народ у будущей императрицы Екатерины? Известны ее слова:
«Русский народ есть особенный народ в целом свете: он отличается догадкою, умом, силою… Бог дал Русским особое свойство».
А. Г. Брикнер отмечал:
«Первое впечатление, произведенное принцессою Иоганною Елизаветою и ее дочерью на Императрицу (Елизавету Петровну. – Н.Ш.), было чрезвычайно благоприятно. Однако в то же время они видели себя окруженными придворными интригами. Для приверженцев проекта саксонской женитьбы приезд Ангальт-Цербстских принцесс был громовым ударом. Они не хотели отказаться от своих намерений. Саксонский резидент продолжал хлопотать об этом деле, обещая Курляндию как приданое невесты Марианны».
Историк Сергей Михайлович Соловьев указал, что Бестужев был приведен в ярость приездом принцессы Ангальт-Цербстской и заявил: «Посмотрим, могут ли такие брачные союзы заключаться без совета с нами, большими господами этого государства».
С первых дней пребывания при дворе принцессе Софии приходилось вести себя более чем осмотрительно, тем более она не могла не заметить, что жениху своему не очень пришлась по душе. Впрочем, это не слишком ее огорчало, ибо великий князь также не тронул ее сердце. Она и прежде знала, что ее жених не блещет достоинствами.
В своих «Записках…» сообщила, что увидела его впервые еще в 1739 году, в Эйтине, когда он был одиннадцатилетним ребенком, и наслушалась весьма нелицеприятных отзывов, подобных этому:
«Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собою, что молодой герцог наклонен к пьянству, что его приближенные не дают ему напиваться за столом, что он упрям и вспыльчив, не любит своих приближенных и особливо Брюмера, что, впрочем, он довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Действительно, цвет лица его был бледен; он казался тощ и нежного темперамента. Он еще не вышел из детского возраста, но придворные хотели, чтобы он держал себя как совершеннолетний. Это тяготило его, заставляя быть в постоянном принуждении. Натянутость и неискренность перешли от внешних приемов обращения и в самый характер».