Екатерина Фурцева. Женщина во власти - стр. 5
Через несколько месяцев к Екатерине Алексеевне явился Битков – с известием, что уходит к другой. «Правильную» спутницу жизни, не озабоченную карьерой, он нашел себе на фронте. Впрочем, отношения с бывшей женой и дочерью Битков поддерживал до самого конца, приезжал познакомиться с внучкой.
Этот удар (мы можем только гадать, насколько болезненным он был) настиг Фурцеву уже в столице. Ее перевели сюда секретарем по кадрам Фрунзенского РК ВКП(б).
С повышениями на комсомольской, а затем и на партийной работе серьезно улучшилось материальное положение Фурцевой. В Москве Екатерине Алексеевне и ее семье вручили ордер на двухкомнатную квартиру в центре города. Правда, в 1944 году, как это сплошь и рядом случалось в годы Великой Отечественной, из эвакуации вернулись законные жильцы. Фурцева приложила все силы, чтобы жилье осталось за ней: «бывших» вызвали в райком партии и уговорили переехать в другую квартиру.
Л.М. Млечин справедливо заметил, что Фурцева вернулась из Куйбышева в Москву, когда опасность для столицы СССР «уже миновала», однако связал назначение Екатерины Алексеевны на пост секретаря московского райкома с тем, что «струсивших, плохо проявивших себя» во время октябрьской истерии 1941 года партийных работников «убирали с видных должностей». Следует все же подчеркнуть, что основной причиной серьезной ротации руководящих партийных и комсомольских работников в годы Великой Отечественной стала их массовая отправка на фронт, а вовсе не дезертирство (хотя случаев трусости и было немало, их процент ничтожен).
Один из товарищей Екатерины Алексеевны по работе во Фрунзенском райкоме столицы вспоминал, что Катю Фурцеву «не любили», да и она никого особо не жаловала, «боялась, угождала только вышестоящим». Правда, была «недюжинным оратором» и организатором. Подобные свидетельства – источник, конечно, крайне субъективный: сотрудники партаппарата жили и работали по принципу «человек человеку волк», что отразилось и в их мемуарах. Район же действительно числился в ряду передовых. А главное, здесь было сосредоточено множество научных и культурных организаций, с которыми Фурцева постоянно взаимодействовала.
Условия для того, чтобы повышать свой культурный уровень, сложились самые благоприятные. В те годы из всех граммофонов доносилась классическая музыка. Сталин был искренним ценителем оперы и неуклонно заставлял ценить ее граждан страны. Патефонные пластинки с итальянскими и русскими оперными ариями, народными песнями, с записями хора имени Пятницкого заказывали не только в Советском Союзе, но и за границей.
Екатерина Алексеевна с удовольствием вспоминала в 1966 году циклы концертов, которые в сороковых годах давали корифеи Большого театра, и рассказывала, как в молодые годы «бегала на Нежданову» – в Большой зал Московской консерватории, в Концертный зал имени П.И. Чайковского на концерты современных русских романсов.
Особенно символично, что Фурцева персонально назвала именно Антонину Васильевну Нежданову, которая неустанно работала над повышением своего профессионального уровня. Надежда Казанцева, еще одна великая певица, колоратурное сопрано, и, кроме того, личный друг Екатерины Фурцевой, посетовала в позднесоветский период (1976), что ей все реже удается встретить обладателей колоратурной техники. И привела признание самой Неждановой: та «…не обладала природной трелью и долго билась над ее выработкой, уже будучи солисткой Большого театра. Решение неотвязно мучившей ее проблемы пришло внезапно, когда певица была на отдыхе и там нашла позицию для формирования трели. Всё величие искусства Неждановой помимо ее исключительной природной одаренности заключалось в неустанном труде и огромной требовательности к себе». Этим же в своей области отличалась и Фурцева.