Екатерина Чубарова - стр. 63
Герцог сидел в углу у стены, обнимая колени.
– Я не могу принять подаяние, полученное из вашего унижения.
– Полно вам, сеньор Раффаеле.
Он молчал.
– Нашли время упрямиться!..
Ненила посмеивалась: живот при барышнях урчал – аж неловко. Обглоданные косточки так и падали на салфетку. Пироги будто улетали.
Опять пришла хозяйка. Принесла большой глиняный кувшин молока. Дождалась, когда девицы напьются – и забрала вместе с пустой чашей.
За плотно закрытой дверью среди ночной тишины раздался звон разбивающейся посуды. Раффаеле переглянулся с Екатериной. И замер с поднятыми бровями.
Он отказался и от молока.
Никто не хотел думать о завтрашнем дне. Никто ни о чём друг друга не спрашивал. Барышни легли рядом, прижались друг к дружке, чтобы не зябнуть. За сенным валом сопела Алёнка и похныкивала – просила материнскую грудь. В темноте маленькие глазки Лизы возбуждённо блестели.
– Катя, что будет завтра?
– Придумаем.
– Я должна помолиться за упокой души Михаила Евстафьича, всенепременно.
– Пойдём завтра с утра к обедне. Закажем панихиду по Михаилу Евстафьевичу, как ты хочешь. А потом поищем, где купить траурное платье для тебя.
– А что будет со мною потом?
– Я подумаю, Лиза. Не бойся, я не оставлю тебя.
Раффаеле тоже не мог уснуть. Сухие стебли то тут, то там проступали сквозь одеяло, кололи лицо; и удушливый запах русской травы – любимый запах русских крестьян оседал в носоглотке приторным комом.
«Как же я теперь к Александру поеду?» Екатерина смотрела в темноту на перекрещенные балки крыши, поправляя под головой колючее сено.
«Я должна была сейчас мчаться к нему. Я так спешила! Боялась, что не успеем к Ивоницким до ночи. И всё равно осталась здесь на ночь! И не знаю, сколько ещё часов, а то и суток пройдёт, прежде чем я доберусь до военного лагеря».
Как далеко теперь казался день, когда она в доме княгини Нины Ланевской прочла в письме о его ранении…
Лиза успокоилась, стала согреваться и засыпать.
Завтра надо ехать, не теряя ни минуты. Только позаботиться о ней, решить её участь и – ехать…
***
Где-то рядом хлопали крылья и надрывался-кукарекал петух. Екатерина открыла глаза, по привычке взглянула на стену, ища часы. Доски, доски… Над головой – копна. Рука поцарапана сухим стеблем. Постоялый двор? Нет, вчера затемно они приехали в Углич. И это не дом Ивоницких – это сарай, куда их, по милости, пустила незнакомая женщина. Точно – так всё и было!
Если пел петух – значит, утренняя Литургия ещё не начиналась!
– Лиза, – Екатерина коснулась её плеча. – Лиза, просыпайся! Пора собираться к обедне.
В стенах лучи сентябрьского солнца находили щели и пробивались в сарай. Ненила уже встала и успела покормить Алёнку за сенным валом. Услышала, что в уголке барышень зашевелились, и поспешила к ним – бодрая и румяная, как все крестьянки ранним утром:
– Барышня, дайте я вам помогу волосики прибрать.
Екатерина потянулась за сумочкой. Достала костяной гребень. Надавившие голову шпильки одна за другой выдернулись из растрёпанного узла и ссыпались к Нениле в подол. Затылок задышал под каждой волосинкой, словно его освободили от корсета.
– Леонтий спит?
– Проснулся, – Ненила сноровисто водила гребнем по тёмно-русым прядям барышни. – В сене валяется, ждёт приказу вашего.
– Пусть он карету нашу приготовит. Надо будет отвезти нас с Елизаветой Андреевной в церковь. Скажи ему.