Екатерина Чубарова - стр. 54

– Да вы не бойтесь, барышня! – послышались крики в толпе.

– Мы всё защитим!

– В обиду себя не дадим!

– И себя, и добро ваше!

– С вилами на чёртова злодея пойдём!

– Послушайте, что вам надобно сделать! Когда Ксенофонт Захарыч от моего имени даст вам указание, вы начнёте строить житницы в лесу, спрячете там урожай. Слушайте во всём Ксенофонта Захарыча – таков мой вам наказ.

– Всё сделаем, барышня!

– Может случиться и самое худое. Французы могут прийти и сжечь всё. Соберите по деревням вёдра, чаны, бочки. Запаситесь водой на случай пожара. Расставьте воду в разных уголках имения. А покуда беды не случилось, трудитесь с Божьей помощью и собирайте урожай!

Откормленных, лоснящихся гнедых лошадей выводили из конюшни к каретному сараю. Получив жалованье, со всеми прощалась Аглая Макаровна. Поставила на сиденье баул, обняла воспитанницу. Обе всплакнули друг другу в плечо. И пара лошадей понеслась по слякотной двухколейной дороге.

Лиза вбежала в дом, пряча светло-русую голову от дождя под шёлковым шарфиком. Направилась в верхние покои и столкнулась на лестнице с Ненилой: солдатка бежала в людскую, увлечённая сборами. Две горничные тащили сундук на задний двор, где запрягали лошадей. Раффаеле прохаживался по комнатам. В кабинете приказчика Екатерина ещё раз просматривала тетради и бумаги, заставляла Ксенофонта Захарыча расписываться на каждой страничке. В дверном проёме мелькнуло муравленое32 платье.

– Лиза, взяла ли ты с собою всё ценное?

Она остановилась и пожала плечами:

– А у меня нет ничего ценного. Только крестик золотой маменькин, а он на мне.

Четверню подвели к главному крыльцу, запряжённую в большую чёрную карету с Чубаровским гербом. Колёса тонули в грязи. Лужи вокруг экипажа растекались по песчаной дорожке. Везти собирался кучер Леонтий – седой, с маленькой бородкой, щупленький мужичок. Лошадей запрягли цугом, и Леонтий, видавший виды, отказался взять в помощники форейтора: мол, к лошадям подход он имеет, а эти лошади его одного слушаются. Екатерине самой не хотелось брать лишних людей. Один кучер – и забот меньше, и потерь для хозяйства, и глаз-ушей-языков. Да тот и не знал всей правды, куда её повезёт.

Самый большой сундук прикрепили позади кузова. Лиза уже сидела в карете: в коричневом дорожном рединготе и маленькой зелёной гроденаплевой шляпке. Смотрела в окно. Дворовые выносили из дома узелки и дорожные шкатулки, вдоль крыльца ходила толстолицая, белобровая девка. Ненила под крышей качала завёрнутого в лоскутное одеяльце младенца. Белый льняной платок, как намётка, закрывал ей лоб и обвивал концами шею.

– А эту-то, станину-то 33 положили? – басила девка.

– Положили! – Ненила шептала. Оберегала сон ребёнка.

Раффаеле отворил дверцу и поставил Лизе на колени клетку с воркующим голубем.

Екатерина говорила с приказчиком. Дождь капал на её серую шляпку и пелеринку редингота.

– Ну, что ж, оставляю хозяйство на вас, Ксенофонт Захарыч. Что делать, вы знаете, – она положила руку в серой перчатке на его плечо. – Я прошу вас, не говорите маменьке с папенькой, что я уехала. Пусть они думают, будто я здесь, и живут покойно. А если французы пожалуют, тогда и скажете, что мы вместе с Елизаветой Андреевной уехали в Углич к Ивоницким.

Приказчик вгляделся в её светлые при рассеянных лучах серые глаза и по-отечески сжал ей руку.